Сочинения - [17]

Прости, о родина, прости!..

Твоей тоски, твоих мучений

Мы недостойные сыны,

Свободы гибнет светлый гений,

А мы лишь пламенных стремлений

И лишь бессилия полны.

4. III. <19>19

Вечерняя муза («Монахиня с задумчивым лицом…») [140]

Монахиня с задумчивым лицом,

С глазами грустными и в траурной одежде

Приходит вечером в мой одинокий дом

Петь песни о любви, о вере, о надежде…

Я жду ее — и знаю, что придет…

Она в углу найдет мою немую лиру

И чуть коснется струн. И лира запоет

И душу унесет к надзвездному эфиру…

Когда же я о Боге загрущу,

Она, зардевшись вдруг, стыдливо поцелует

И скроется, как тень — в обитель, где тоскует…

Я буду вновь один, но миру все прощу…

Givors, 16.V <19>20

Памяти А. Блока («…Перешепот ветвей…»)

…Перешепот ветвей,

Ветер медленной грезой приходит-уходит,

В заколдованной роще лучей и теней

Кто-то бродит.

Кто-то бродит и ждет,

Что-то ищет, зовет

И рыдает душой опустевшей,

Но бесслезные очи, как пропасть — без дна,

И души его тень средь теней так черна,

Как тоска по любви отлетевшей…

О, зачем над бровями терновый венец!

Брат, ты жив иль мертвец?

…Переклики встревоженных птиц,

Звон подземный ручья у корней…

Сколько в мире холодных сердец,

Средь священных страниц сколько черных страниц…

В Богом проклятой роще теней.

…Тот, кто бедных бедней повалился вдруг ниц,

Повалился у пней и молчит…

А над ним высоко в переплете ветвей,

Как алтарь изувера-пророка

Человеческой кровью горит

Черно-алое небо Востока…

28. VIII <19>21

«На русское — так непохожее…»

На русское — так непохожее

Чужое небо надо мной…

Я — странник Божий, я — прохожий,

Иду невольною тропой…

Иду, и все, что яд в «сегодня»

И все, что русское во мне,

Горит в душе, как в преисподней

И стонет на туманном дне…

Чужую землю попираю

Неверным шагом, не спеша…

О, знает кто, о чем мечтаю,

Чем обезумлена душа?

О, знать бы, знать — куда иду я,

Когда, каким путем приду

В родную, пьяную, больную

Россию, бледную, в бреду…

Усталый странник, чуть шагаю,

Сам бледен-бледен, с виду — тих,

И русской песни грустный стих

Непозабытый называю…

А сердце медленным огнем

Роняет тяжкие кровинки

На непонятные мне днем,

А ночью страшные тропинки…

Givors, 15. XII <19>21

«Звезд искристых трепетанье…»

Звезд искристых трепетанье,

Грусть Луны и Солнца блеск,

Ветра чуткого дыханье,

Волн морских мятежный плеск —

Все во мне и все со мною,

Всех стихий волшебный мир,

Я рыдаю под Луною,

Мне под Солнцем светлый пир.

Я влюблен в зарю заката

И в восходную зарю,

В сказку, что была когда-то,

В сказку, что, живя, творю.

Я люблю грозы зарницы

И тревогу странных снов,

Грезы — взлеты Божьей птицы,

Обаянье чистых слов…

Отчего ж я жизнь напрасно

Без тоски хочу любить?

Жизнь-царица, как прекрасна

Ты для тех, кто может жить!..

Я не вижу глаз царицы.

Жизнь, жизнь, не прокляни!

О, открой свои ресницы,

На земную боль взгляни…

Givors, le 16. IV <19>22

«Люблю намеки, полутоны…»

Люблю намеки, полутоны,

В лесах таинственные звоны

Ключей подземных у корней,

В полях колосьев колебанье,

И взора легкое дыханье,

И песню дальних косарей…

Люблю весной седые стены

Старинных замков-теремов,

Вершин волны кружевность пены

И все измены-перемены

И форм, и звуков, и цветов…

Я все люблю. О всем тоскую.

За все Творца благодарю…

Люблю любовь свою больную,

Тебя люблю, мою Святую,

И даже боль свою люблю…

Givors, 5.V <19>22

Молитва («Благодарю Тебя, Творец…»)

Благодарю Тебя, Творец,

Умом, душою, сердцем, кровью

За то, что я опять певец,

За то, что осиян любовью…

За то, что после черных дней

И после бледной полуночи

Ты дал мне солнечных лучей,

Звездами осветил мне очи…

За то, что, вечный пилигрим,

Обрел оазис я в пустыне,

За то, что я люблю, любим,

И Ты привел меня к святыне…

Ты душу напоил зарей,

Наполнил сердце мне цветами…

Да буду я всегда с Тобой!

Да будешь вечно Ты над нами!

Теперь могу я пламенеть,

Теперь зарей гореть я буду,

Придя к любви — земному чуду —

Я Твой певец! Я буду петь!..

6. IX <19>22

Фея-весна («И жабы. И гады. И тина. И омут…»)

И жабы. И гады. И тина. И омут…

Болото, болото у пней!

Гниет, притаилось… И тонут в нем, тонут

Остатки непрожитых дней…

И я заблудился. И я — у болота.

Я плесени пленник теперь.

Когда-то молился и верил во что-то…

Изверилось сердце… Я — зверь…

Тоскливые ивы на страже трясины,

Теряясь, шуршат камыши…

Кто алые сердца похитил рубины?

Кто шепчет: «Молчи! Не дыши!»?..

Смирился. Молчу. Не дышу. Увядаю.

Все глубже. Сильней. До колен.

И вот — еще глубже. И чую, и знаю —

Навеки, навеки мой плен…

Но что это? Вдруг меж ветвями мелькнула

Чудесная фея-весна…

Все ближе и ближе… И вот протянула

Мне белую руку она.

И бледному сердцу вернула рубины,

Шепнула: «Очнися, дыши!»

Я силы почуял. И — вон из трясины,

Где жутко шуршат камыши.

И — вон из трясины… И в сердце — рубины,

И фея — светлее всех фей!..

Я с нею пройду все лесные глубины,

Где чист и прозрачен ручей…

Я с нею найду снеговые вершины,

Где в синем все небо огне,

Провалы, обвалы, озера, стремнины,

И выйду к напевной волне…

Givors, 6.IX <19>22

Песня колокола («Я — чистый колокол на башне…»)

Я — чистый колокол на башне.

Да будет бронзой песнь моя!

Над лесом, городом, над пашней

Да стихнет гул вражды вчерашней!

Внимайте, горы и моря!..

И будет песнь моя такою,

Какой никто еще не знал,

Я тайну Вам свою раскрою,

Я расскажу, какой рукою