Собственные записки. 1829–1834 - [94]

Дней 10 тому приехал из Константинополя Рёльи, определенный в Корпус топографов; он привез ко мне и графу Орлову письма от сераскира. Письмо свое я показал А[лександру] Мордвинову, который хотел показать Бенкендорфу; но я не допустил сего, ибо Бенкендорф показал бы его государю, и Орлов мог бы сим обидеться, а отвез оное к графу Орлову, который у себя оное оставил, не говоря, что он его покажет государю; но сие можно было подразумевать, ибо он показывал государю все письма, которые я ему отдавал и посылал. Чрез несколько дней граф Орлов возвратил мне письмо сие, не говоря мне, но, дав мне понять, что оно было у государя. Я спросил его, можно ли оное показать другим; он на то согласился, и я письмо сие отдал Мордвинову, который показал его Бенкендорфу.

Я предупредил его, что оно, вероятно, было у государя, чтобы Бенкендорф во второй раз его не возил к нему; но Мордвинов, отдавая мне через несколько дней письмо, сказал, что оно допреж того у государя не было, и что Бенкендорф его показал государю. Обстоятельство сие дало мне некоторый повод к заключению, что Орлов в сем случае не был искренен ко мне и не хотел показать сего письма государю, опасаясь обнаружить влияние мое в Турции и уважение, которое ко мне имеет сераскир. И в самом деле, Рёльи мне вчера говорил, что он видел письмо, писанное к графу Орлову сераскиром и что в слоге сих писем большая разность: в моем заметно душевное излияние чувств, а в письме к графу Орлову более холодности. Случай сей не первый, в коем оказывается зависть графа Орлова к доверенности, которую я приобрел между турецкими чиновниками.

22-го я был дежурным при государе и отправился в 12-м часу в Зимний дворец, где пробыл до 9 часов вечера, а в сие время, по полученному приглашению, явился в Аничковский дворец, где у государя был бал. Мало было на сем балу из людей знатных, но более, и почти все, молодые гвардейские офицеры, приглашенные для танцев, и мужья тех дам, которые известны своей красотой, новые при дворе лица. Танцы продолжались без пощады до 3 ¹/₄ часов утра, музыканты едва могли держаться, играя, и часто доходило до того, что они испускали только несколько невнятных звуков. Государь и императрица мало со мной говорили и были заняты более увеселением. После ужина Михаил Павлович сыграл со мной три игры в шахматы.

Вчера в 2 часа пополудни приехал турецкий посол Ахмет-паша, которого я тотчас же не мог навестить, потому что был дежурный.

23-го я навестил Ахмет-пашу, который был весьма обрадован моим приездом. Все ему здесь еще так ново и дико, что он не знает, на что и обратить внимание; при том же он окружен людьми, к нему равнодушными и более наблюдающими за ним, чем способствующими к развлечению его.

24-го Ахмет-паша был у меня и провел со мной весь вечер. Он совершенно предался свободе своих чувств, но его тяготит присутствие сторожей: ибо полковник Менд, к нему приставленный, не оставляет его ни на один шаг.

25-го я ездил смотреть Павловский кадетский корпус, где Сухозанет смотрел опыты новых гимнастических упражнений, которые государь хочет ввести в корпусах. Учитель швед, недавно из Швеции, показывал первые приемы сих упражнений, коим он уже выучил несколько кадет; при сем случае я мог еще раз удостовериться в невежестве и бестолочи Сухозанета, коему, к сожалению, поверено главное директорство всех учебных заведений[193]. Я обедал у Кат[ерины] Бор[исовны] Ахвердовой, куда привозил Наташу[194], дабы познакомить ее с двоюродным братом ее Борисом Голицыным, сыном Нины Федоровны[195]. Вчера ввечеру я слышал у Мордвинова рассказ об одном замечательном поступке государя. Граф Толь, известный по своему грубому нраву, получивший ныне звание начальника всего Управления путей сообщения, занимаясь преобразованием своего корпуса, заметил, что в числе преподавателей наук находился генерал-майор Резимон, человек старый и посему уже мало способный к возложенной на него должности. Толь поручил генералу Базену сказать ему, дабы он вышел в отставку или удалился. Базен не взялся исполнить сего и просил Толя принять на себя сию обязанность. Толь был сим недоволен, но принужден принять на себя сие поручение. Однажды, позвав к себе Базена, он заставил его у себя ждать около часа. Базен просил адъютанта Толя доложить ему, что, будучи занят обязанностью, он не может никаким образом терять своего времени. Толь просил его еще подождать. Базен дожидался еще 1 ¹/₂ часа и, видя, что Толь не выходит, поручил адъютанту сказать ему, что, будучи слаб в здоровье, он не может далее дожидаться и едет домой. Возвратившись домой, Базен написал к государю письмо, в коем, излагая обстоятельства сии, жаловался на поступок Толя и окончил письмо тем, что он за сим ложится в постель, с коей, вероятно, более не встанет, ибо сражен сим неприятным случаем. Государь послал Толю записку, в коей он написал, что, принимая участие в положении Базена, коего службу он уважает и, узнав, что он болен, он бы сам навестил его, но, не имея к тому времени, поручает сие сделать Толю и просит его, проведав о здоровье Базена, приехать к нему с ответом, что Толь и исполнил, как говорят. Сим случаем открыв надменность Толя, государь не нарушил порядка службы и подчиненности, и поступок сей может истинно назваться мудрым.