Собственные записки. 1829–1834 - [92]

– Нет, а хороша?

– Отличная живопись, и все лица на оной портреты, как говорят.

– Какую минуту сражения она изображает?

– Атаку гренадер в присутствии фельдмаршала Румянцева.

– Надобно ее достать, – и, обратившись к Волконскому, сказал. – Спишись с фельдмаршалом и попроси, чтобы он ее прислал ко мне.

– Картина сия не принадлежит фельдмаршалу, – отвечал я, – он с большим трудом получил ее на время из Нежина, кажется, от учителя тамошней гимназии.

– Ну так пускай он ее сюда пришлет, ее можно будет, по крайней мере, скопировать. Волконский, напиши фельдмаршалу.

Тогда обратившись к Михаилу Павловичу, который сзади оставался, пока государь далее пошел, я спросил его, видел ли он также древнюю довольно картину в таком же роде в Адмиралтействе.

– К стыду моему, – сказал Михаил Павлович, – поверишь ли, что я никогда не бывал в Адмиралтействе; да это так случается с петербургскими жителями, что они откладывают и не видят здешних редкостей.

– Я как приезжий, – отвечал я, – принялся за осмотр всего достопамятного в столице и начал с учебных заведений, коих уже несколько видел.

– Милости просим в наши заведения, – отвечал Михаил Павлович, под ведением коего они находятся, – не угодно ли и вместе когда-нибудь поедем смотреть их?

Он еще несколько говорил о посторонних предметах со мной, во все время как мы ходили по разным переходам, и, наконец, поднялись на чердак, который также весь исходили и вышли на крышу, в галерею телеграфа, оттуда спустившись, прошли на половину государя. Я не входил в оную и остался в первых комнатах; но государь, заметив сие, послал меня позвать, показывал кабинет и комнаты свои и, проведя в отделанную по-турецки особенную круглую комнату, сказал, чтобы я себе вообразил, что я в Турции или в Персии; спросил, как мне нравится это убранство в его дворце и можно ли прочесть арабские надписи, сделанные на стенах. Я прочел некоторые, которые были очень неправильно сделаны.

– Да, я думаю, что они не очень верны; да лишь бы сходство на их буквы было.

С государем был тут академик-живописец Бруни, которому он поручил сделать некоторые исправления или перемены в живописи. Спускаясь с крыльца, государь по обыкновению своему отпустил меня, благословив рукой, и я возвратился домой.

К 4-м часам я явился в Аничковской дворец к обеду. Приглашены были князь Александр Николаевич Голицын, граф Орлов, князь Трубецкой, граф Бенкендорф, я, дежурный флигель-адъютант князь Белосельский и дежурная фрейлина графиня Медем. Вошедши в комнату, государь обратился ко мне и сказал шутя, что он мне уже прежде говорил, что при нем дежурных нет, а потому, чтобы я шарф скинул. Севши за стол, он сказал мне, что читал письмо, писанное ко мне тосканским консулом Рос-сети из Александрии и что оно очень занимательно. Письмо сие, полученное мной на днях, я отдал графу Орлову, который довел это до сведения государя через графа Нессельроде; оно заключало несколько сведений о политических делах Махмет-Али, о прибытии к нему польского генерала Дембинского с шестью офицерами для обучения войск и о происшествии, случившемся в Вифлееме, где разграблены арабские монастыри, а также об оскорблениях, сделанных, кажется, в Бейлане[182] английскому консулу. Я спросил государя, продолжать ли переписку мою для получения новых сведений от Россети?

– Продолжай, – отвечал государь, и стал говорить про преувеличенные известия о чрезвычайной силе египетского паши.

В ответ на сие я сообщил государю то, что я знал об оном и сказал о намерении паши формировать кирасирский полк, для чего он и кирасиров уже выписывал из Франции. Сие показалось государю очень странно, и, говоря о войсках, он спросил меня, видел ли я египетские? Один батальон только, отвечал я, и объяснил государю, как Махмет-Али устроил было этапы в Эфиопии, где ловили людей и доставляли их к этапам для определения в службу, но что люди сии не оказывались с потребными способностями для военной службы.

Говоря о делах европейских, он упомянул о каком-то случае, ныне встретившемся, кажется, с французами, в коем им было отказано, или дан довольно резкий ответ, после чего, как говорил государь, они замолчали и стали тише воды. «Nos amis les Prussiens, – продолжал он, – ont voulu rele-ver la chose en faveur des Français, mais n’y ont pas réussi»[183]. С сим вместе он с императрицей друг на друга взглянули. Но прусский двор, как я уже несколько раз мог заметить, не соответствует видам государя.

Стали говорить об испанских делах. Орлов подавал свое мнение о законности наследства в Испании[184].

– А мне какое дело до них? – сказал государь, – я не вмешиваюсь, как они себе хотят.

Тут государь стал рассказывать весь подвиг герцогини Беррийской, как она приехала во Францию, какими смелыми поступками она отличалась, говоря, что он знает сие из книги, вновь вышедшей о сем, которую он ныне читает. Он рассказывал весьма обстоятельно, красноречиво и долго, не выпуская подробностей, между прочим, описывая положение, в котором она прибыла в один трактир вся вымоченная и, не имея, чем перемениться, нашла изготовленную постель, сбросила с себя все белье, и нагая, завернувшись только в чистую простыню, вышла в таком наряде завтракать с приехавшими и ожидавшими ее дамами.