Собственные записки. 1829–1834 - [81]
Вчера 15-го, в то время как я занимался ввечеру с офицерами стрельбой в цель, прибыл нарочно присланный из Одессы с письмом от графа Орлова, коим он уведомляет о сделанном мне вновь назначении от 1 июля генерал-адъютантом, а вместе с тем прислал ко мне и полученный им для меня из Царьграда от султана портрет его, богато осыпанный бриллиантами.
Пребывание наше в карантине продолжается и, по малой заботливости губернатора, войска терпят нужду, будучи расположены в невыгодном месте без тени и почти без приюта, отчего и число больных увеличивается. На днях Казначеев уехал в Симферополь, и я, перед отъездом его, видя равнодушие его к войскам и совершенную неосновательность во всех действиях его и речах, вынужден был ему заметить, что попечение о сбережении войск государя должны бы более обратить внимание его. Он распространялся в оправданиях и извинениях; но все поступки человека сего не знаменуют добрых правил и опытности, которые необходимы в его звании.
Сего числа ночью получены мной отзывы графа Воронцова на представления мои о раскомандировании отряда и чиновников, при штабе оного состоящих, насчет коих я надеялся от него получить разрешение; но вместо того я увидел, что он обо всем том представил на разрешение военному министру, и как он находился в отпуске, то и представление сие сделано им только 19 июля, что я мог сам сделать прежде и о сю пору уже ожидать ответа из Петербурга. Обстоятельство сие задержит меня еще довольно долго в Феодосии по выдержанию карантинного срока.
29-го. По окончании карантинного срока, все войска были освобождены от оного, и вчера выступила 2-я бригада на свои квартиры в Крыму; но я остался еще со штабом в ожидании окончательных распоряжений для остальных частей отряда, по коим я еще не получил распоряжения для раскомандирования оных. Я не занял квартиры в городе, а остался в строениях карантина, по необязательности губернатора и градоначальника Казначеева, который, предлагая оные, в отношениях своих везде упоминал о преимуществах, которые даны городу не принимать постоя и об услужливости жителей, согласившихся по его приглашению только дать квартиры. Все поведение Казначеева, во время пребывания войск наших, показало в нем человека дурных правил и мало опытного в делах; он мало радел об успокоении войск и даже занимался сплетнями, чем и заслужил весьма невыгодное мнение всех подвергнувшихся карантинным осторожностям, а мне сверх того дал повод подозревать его в бесчестности, по тесным сношениям его с евреем, предложившим себя на поставку воды без платы, с видами, как кажется, другого рода. Неосновательность поступков Казначеева, речей его и самых бумаг лишила его в мыслях моих всякой доверенности с моей стороны.
30 июля выступил 51-й егерский полк, 31-го разошлись по квартирам около Феодосии те части отряда и команды, коим еще не сделано назначения; 1 августа выступил 52-й егерский полк, и я остался здесь до получения ответа на мои представления для раскомандирования остальных частей отряда и чиновников штаба.
8-го я поехал для осмотра Судакской долины, коей красоты превозносят все видевшие оную. Выехавши из Феодосии, я видел голую неплодородную равнину Крыма, которая имеет самый печальный и отвратительный вид. Вскоре съехал я с горы, отделяющей степь от нижнего берега; но то же бесплодие, та же печальная природа, ни реки, ни родника, который бы освежал место сие, покрытое единообразным цветом пыли. После двадцати пяти верст, спустился я в долину Отуз, которую уже мне превозносили, и в оной находится небольшая татарская деревушка и имение здешней помещицы Бекорюковой. В узкой долине сей, имеющей едва ли 100 сажен ширины, протекает ничтожный ручей, на берегах коего растут деревья и посажено несколько виноградных лоз. Место сие может казаться восхитительным только для тех, кои обречены жить в пустыне. В Отузе были приготовлены верховые лошади, я проехал еще 10 верст через такую же голую цепь гор и спустился в долину Коз, такую же безводную; ибо из фонтана, ее орошающего, едва течет вода толщиной в гусиное перо, и сих фонтанов видел я только два; сады, которые в долине сей разводятся, еще бедны и мало дают тени. От Коз поехал я недалеко от берега к Судаку. Редко случалось мне видеть подобную природу, по бедности и совершенному бесплодию низменных мест, какие остаются в правой руке гор. После 12 верст открылась мне долина Судака, коей обработанная часть имеет около четырех верст в длину и около одной в ширину. На сем пространстве, орошаемом самым незначительным ручейком, насажены виноградники, между коими белеются дома помещиков, поселившихся в сем месте. Старинная генуэзская крепость, коей развалины видны на скале, прилегающей к морю, украшает вид всей долины. Место сие довольно красиво и должно удивлять соотечественников моих, изшедших из равнин и холодного климата. Но я провел большую часть жизни в горах Кавказа и Грузии, и меня не поразил вид долины сей, уступающей красотой своей многим мною виденным и далеко не имеющей преимуществ богатых, обширных и орошенных водой долин Грузии. Я ночевал в доме Гаевского, директора таможни в Феодосии, который с редкой обязательностью старался доставить мне все удобства для совершения поездки моей. На другой день отправился я обратно большой дорогой через Старый Крым.
