Собрание стихотворений - [5]

Все тленно, что живет, все минет без следа —

так мыслят мудрецы и плачут одиноко.

Напрасный, ложный бред! Что близко? Что далеко?

Сегодня иль вчера? Иль давние года?

Что время? Призрак, сон, возможность иногда

измерить памятью непостижимость рока.

Бытье вневременно. У жизни нет истока.

Бесследное для нас живет всегда, всегда.

Мгновенье вечное над безднами почило.

И все, что было, есть, и все, что будет, было.

Для чаяний земли грядущее не цель.

О, тайна тайн моих! В плену возникновений

ты, гордый разум мой, — могила-колыбель

в недвижной вечности струящихся мгновений.

ПРИЗНАНИЯ

«Слышу я голос ласкающий…»

Слышу я голос ласкающий,

в сумраке мне навевающий

тихие сказки любви.

Помню я проводы дальние,

речи и взоры прощальные,

тихие взоры твои.

Сердце мое одинокое

в сумраке чует далекое,

тихое счастье свое —

шепчет названье любимое,

имя навеки хранимое,

тихое имя твое.

«В кругу друзей я не боюсь…»

В кругу друзей я не боюсь

беседы оживленной,

и гордо я не сторонюсь

толпы непосвященной.

Ведь нет на свете никого,

кто сердцем разгадает

безмолвье сердца моего.

Никто его не знает.

Любовь пою я тишине,

но в песнях нет любимой.

Любовь останется во мне

мечтою нелюдимой.

Пусть этот мир, как рай земной,

к блаженству призывает.

Мой тихий рай всегда со мной.

Никто его не знает.

И я гляжу на небо, вдаль,

без трепетных молений.

Пустынно в нем. Но мне не жаль

утраченных видений.

Пусть этот мир, как Божий храм,

о небе вопрошает.

Мой бог во мне. Далеко, там…

никто его не знает.

«Темноокая! Мерила…»

Темноокая! мерила

нет любви неизмеримой.

У души непостижимой,

если раз она любила,

под таинственным покровом —

всех безумий переливы.

Человеческим ли словом

передать ее порывы?

Что порок и что святое?

Где потёмки и сиянья?

Где сомненья? где мечтанья?

Где кончается земное?

Мрак ли нужен для зарницы,

или грозам блеск лазури?

И к чему искать границы

там, где царство грёз и бури,

и молитвы, и объятья, —

где встречаются, как братья

рай блаженств и ад кромешный,

и любовь поет, чаруя,

красотою ласки грешной,

нежной болью поцелуя!

В этой песне духов буйных

голоса неукротимы,

и на арфах сонноструйных

славословят серафимы.

«Что же, пускай разлюбила она…»

Что же, пускай разлюбила она.

Чашу любви не изведав до дна,

я говорю: все забудется вскоре —

горе любви, вдохновенное горе.

Ночь наступила. Ее тишина

грустью былых упований полна.

Звезды колеблются в темном просторе.

Горе любви, безответное горе…

На море — буря. Седая волна

бьется о берег дика и шумна.

Стонет, грозит возмущенное море.

Горе любви, неутешное горе.

«В тени акаций и черешен…»

В тени акаций и черешен

люблю я в жаркий, летний день

мечтать без дела… Зной и лень —

друзья; и ими я утешен

от всех печалей и трудов —

среди полей, среди лугов,

в тени акаций и черешен.

Лежишь бывало… Солнца блеск

горит в листве. Веселый треск

сверчков, пчелиное жужжанье,

незримых крыльев трепетанье

в ушах без умолку звенят.

Мгновенья — тихи. Думы спят.

И мир таинственно-безгрешен.

И льется пряный аромат…

в тени акаций и черешен.

Сквозь сеть колеблемых ветвей,

зеленых листьев и стеблей,

видны, скользящие рядами,

высоко где-то, облака,

большие, белые, слегка

осеребренные лучами.

Меж ними светится местами

— невозмутима, глубока —

лазурь небес… И так часами

глядишь любуясь. Степь, простор.

Дорога вьется. Дальний бор

лиловой дымкою завешан.

А там белеет барский дом,

и дремлют хаты над прудом,

в тени акаций и черешен.

Глядишь… Горячий трепет дня

ко сну лениво веки клонит.

Струится нега бытия,

и в ней, как нежная струя,

душа устало, тихо тонет.

На мир взирая с высоты,

как солнца луч она пылает,

как облако на небе, тает,

благоухает, как цветы…

И с ней в одно созвучье смешан

июльский день — в одну мечту,

в одну живую красоту…

В тени акаций и черешен!

«Дитя, не спрашивай с тоскою…»

Дитя, не спрашивай с тоскою,

зачем я плачу, отчего

не в силах я перед тобою

сказать признанья моего.

Что слово? — Мертвое мгновенье,

немых предчувствий смутный след,

усталый отблеск, отраженье…

В словах ни лжи, ни правды нет.

В словах — лишь тени и мерцанья

невыразимых, тайных снов.

Дитя, у счастья нет признанья,

и для молитв не надо слов.

Душа в часы блаженной муки

таит сокровища свои,

и в ней сливаются все звуки

в одно молчание любви.

И сердце, слов не зная вечных,

не выдает ее чудес.

Есть глубина у дум сердечных,

безмолвная как свод небес.

«Как странно… Когда я гляжу в небеса…»

Как странно… Когда я гляжу в небеса,

и скатится грустно звезда в вышине,

пугливо мерцая, — все кажется мне,

что где-то над нами упала слеза.

Как странно… Любуясь тобой, иногда

я вижу слезу в твоих грустных глазах.

И чудится мне: далеко в небесах

упала, дрожа, золотая звезда.

«В этом мире не случайно…»

В этом мире не случайно

ты меня нашла.

Нас одна связала тайна.

Нас судьба свела.

Нет, с тобою не впервые

мы забылись сном.

Мы от вечности родные.

Мы навек вдвоем.

Солнце дальнего рассвета

озарило нас.

Я с тобой встречался где-то,

может быть, не раз.

Счастье наше будет свято,

наша скорбь горда.

Я любил тебя когда-то.

Может быть, всегда.

«Не утро ты, ты не рассвет…»

Не утро ты, ты не рассвет, —

не полдень пламенно-мятежный,

не ночь — о нет!

Ты вечер нежный.

Ты — робкий призрак тишины,

рожденный сумраком печальным,

в тот час, когда лучом прощальным

озарены

дубровы сонные и нивы,