Собрание стихотворений - [31]

Сквозь путаницу и переполох,

Взлетает в гул божественного хора

И в полотняном призрачном краю

Летит за палочкою дирижера,

Трепещет, радуется бытию.

196. «Взлетают корабли, как птичья стая…»

Взлетают корабли, как птичья стая,

Но слишком высоко еще парят:

Команда малодушная земная

Шумит и ропщет: — Адмирал! Назад!

О этот воздух ледяной прозрачный —

Как рыбам на песке береговом,

Как толстяку на лестнице чердачной,

Вам, смертным людям, тяжело в таком!

Париж. 1928

197. «Гремят заманчивые балаганы…»

Гремят заманчивые балаганы,

Кружатся карусели, как во сне,

В зверинцах вспоминают обезьяны

Об африканской пальмовой стране.

Под рев органных труб, в тупом бездельи

Забудут в карусельной тошноте —

Швея о надоевшем рукодельи

И лавочник о бренной суете.

И гроздью сказочного винограда

Над площадью, вспотевшей от жары,

Детей неизбалованных отрада —

Хрустят, трепещут легкие шары.

А ты у потрясенной клетки львиной

Спокойно дышишь воздухом земным

И с трепетной канатной балериной

Качаешься под зонтиком цветным,

Ты замираешь сладко на качелях,

На акробата смотришь не дыша,

Захлебывается на каруселях

Простая русская душа.

198. ШУТ

Позвякивая бубенцами,

Придворных тучных развлекать,

На чердаке под небесами

На досках, на боку, вздыхать,

И тяжелей свинца паренье

Высокого большого лба

И легкой синевы давленье

Для позвоночного столба.

А в этом искривленном теле,

Меж двух горбов, глупцов смеша,

Как бабочка в глухом уделе,

Живет небесная душа.

Она о небе не жалеет,

Забыла райское житье,

С упрямой нежностью лелеет

Жилище страшное свое,

И на потеху важным дурам

В дворцовой зале расписной

Все плачется за каламбуром,

За погремушкой шутовской.

Париж. 1928

199. «В чаще балок всползает по блокам…»

В чаще балок всползает по блокам

Синева бутафорских небес,

Театральные плотники боком

Тащат черный шекспировский лес.

А у вешалок в радостном гаме,

В смутном гуле оркестровых труб

Пахнет жаркой охотой, зверями,

Синим воздухом девичьих труб.

Но бушуют смычки, как пшеница,

И над бездной партера ночной

В ложах розы, как в душных теплицах,

Дышат медной и струнной грозой.

Ветер аплодисментов — опора:

Под рывки опрокинутых нот

И за палочкою дирижера

Вы взлетаете с ветром, и вот

Мы завидуем легкости этой,

Этой призрачной райской стране,

Где за рампой, в обилии света,

Вы живете в раю, в полусне.

200. «В лазурь отлетаем мы оба…»

В лазурь отлетаем мы оба:

Вот перекликаемся мы

В безлиственных рощах, в сугробах

Туманной и нежной зимы.

И в этом приснившемся мире,

Где райские пальмы, как дым,

Нам сладко кружиться в эфире,

Летать по холмам голубым.

Я плакать готов над находкой,

Над шорохом длинных ресниц —

Прославим за лирной решеткой

Прекраснейшую из темниц!

Но я заблудился в туманах

Лирического бытия,

В холмистых и призрачных странах

Любовь погибает моя,

И только во сне, за стеною,

Мне голос хрустальный поет,

За ангельскою синевою

Душа Ваша тает, как лед.

201. ДАНСИНГ

Бьется сердце, как маленький ад,

В пекле негры вращают белками,

Африканские пальмы шумят

Над пылающими головами.

Но, плененная странной зимой,

Черным холодом смокингов бальных,

Вы живете в стране ледяной —

За пределами окон хрустальных —

И в туманных канадских мехах,

За фальшивым полночным румянцем

Ждете солнца любви. В этих льдах

Нестерпимо дышать чужестранцам.

Мы летим по паркетным волнам,

Уплывает земля! Саксофоны

Возвещают томительно нам

Розовеющие небосклоны.

Так в холмистой блаженной стране,

Где холодные звезды мерцают,

В адской стуже к далекой весне

Хрипловатые трубы взывают.

Париж. 1929

202. СОН

Взлелеял нас северный воздух,

Но вот и душе ледяной

Приснилась Аравия — звезды,

Пустыня и шар голубой.

Как лермонтовский амфибрахий,

Плывет караван при луне,

Колышется в пепельном прахе,

В песчаных сугробах, во сне.

Как страусовые плюмажи,

Качаются пальмы в бреду.

Вздымаются башни миражей,

И плещут фонтаны в саду.

Мы призрачных поим верблюдов

В журчаньи лирических рек,

Разводим костер, — и на грудах

Циновок, подушек и нег —

Мы смотрим на женщин Пальмиры

С кувшинами на головах,

На чернобородых эмиров

За чтеньем в кальянных дымах.

В фарфоровых чашечках — кофе,

Ревет в отдалении лев…

Блаженные плавные строфы

Читают они нараспев.

И смуглые женские руки,

Раздвинув завесы шатра,

Пылают, томятся в разлуке,

Заломленные до утра.

Но вновь в голубые сугробы

Уходит ночной караван, —

Как черное небо за гробом,

Приснились глаза Ваши нам.

Париж. 1929

203. АМЕРИКАНКА

Голубея от сажи белками,

Кочегары мечтают в огне,

В черных тропиках угольной ямы

О прохладе морской, о луне.

Души жаждут эфира, озона,

И в летейском табачном дыму

Вспоминали мы воздух Гудзона,

Звезды прерий и розы в чуму,

Но, вращаясь, как звездные сферы,

Повернулась хрустальная дверь,

С легким запахом тленья и серы

Гаснет солнце, как спичка: теперь

На туманном ночном пакетботе,

В атлантических синих горах,

Вы к своим небоскребам плывете,

Милый берег покинув в слезах.

Как прекрасный трагический парус,

Черный плащ за плечами шумит.

Вал трепещет за ярусом ярус,

В адских топках ревет антрацит,

Вот уже погружаются в бездны

И верхушки деревьев! И мир

Затуманен слезою небесной

В стаях птиц и в стенаниях лир.

В этих жалобных кликах разлуки

Отплывает земля — наш приют,

Простираются с берега руки

И, как веслами, воздух гребут.

Париж. 1929

204. НА ЗЕМЛЕ