Собрание стихотворений - [33]

И вдохновенными слезами

Мы плачем горестно потом

Над голубыми черепками,

Над пролитым впотьмах вином.

211. «Падают корабельные стены…»

Падают корабельные стены,

От тропических штормов устав,

Пароходные плачут сирены,

И взывает средь звезд телеграф.

Но никто этих воплей не слышит —

Мир уснул. На далекой земле

Люди спят под надежною крышей,

На удобных постелях, в тепле.

Только шумным беспутным поэтам,

Полуночникам и чудакам,

Слышен голос грудной пред рассветом,

Прилетевший с морей к кабакам.

В этом мире прекрасном им скучно,

Все им чудится и в тишине,

Что не все стало благополучно

В самой благополучной стране.

212. ПОГОНЯ

Люблю пороховую синеву

Над башенками в штормовых ознобах,

Где розовую девичью Москву

Мы берегли и кутали в сугробах.

Она росла снегуркой восковой,

И, опустив огромные ресницы,

Ходила с песней за водой,

На пяльцах вышивала плащаницы.

И вдруг ушла народная душа

За табором в цыганские улусы.

Мы собирали, горячо дыша,

Отечество — рассыпанные бусы,

Нам пели на колодцах журавли,

И рыцарских коней носили тропы.

Так мы в погоне средь степей нашли

Уроненную туфельку Европы.

213. «Бог любит бедных стихоплетов…»

Бог любит бедных стихоплетов —

Бездельников и чудаков,

И книжки их без переплетов

В дыму табачных облаков.

Он любит их удел счастливый

И рифмы для плохих стихов

Подсказывает терпеливо

С блаженных райских берегов.

Они слова на север сеют,

От споров гибнет тишина,

Они от злости зеленеют,

От зависти и от вина.

Но в этих галстуках небрежных,

В дырявых сбитых башмаках,

То в близоруких, то в безбрежных

Туманных голубых глазах, —

В ничтожестве и прозябаньи

Нам слышен отдаленный лет

Небесной музы и дыханье

Прекрасных ледяных высот.

214. «Ты бьешься над зябким созданьем…»

Ты бьешься над зябким созданьем —

Над розой поэм. Снег идет,

И ты согреваешь дыханьем

Холодное сердце, как лед.

Но льдинка растает едва ли,

А розы — мечтательный вздор,

Поэму твою освистали,

И воздух стал воздухом гор.

Разводит сапожник руками

Над бедным твоим башмаком,

И все, как в плохой мелодраме,

Кончается смертью потом.

И кажется жизнь безголосой

Ничтожной подругой мечты,

Когда за ночной папиросой

О смерти подумаешь ты:

Жестокое сердце истлеет,

И листики музы твоей

Забвенье земное развеет,

Как ветер полярных полей.

215. «Чуть воздух замутив хрустальный…»

Чуть воздух замутив хрустальный,

Холодный воздух синевы,

Ледок ломая музыкальный,

Покинем этот мир и мы.

Еще волнуются невежды

И о прекрасном говорят,

Но красота смежает вежды

И сходит робкой тенью в ад.

Там будем плакать мы от скуки

В тени безлиственных древес,

Ломая призрачные руки

Под сводом пепельных небес.

Там в адском мраке зал и лестниц,

В сияньи обреченных глаз

Среди прелестных смутных грешниц

Я встречу, может быть, и Вас.

Париж. 1931

216. СТРОФЫ

Твой черный плащ и

Луна — гитарный строй,

Твой замок в лунной чаще

Под розовой луной.

Твои во сне пейзажи

Хрустальных зимних стран,

То Африки миражи,

То Англии туман.

Погиб кораблик смелый,

Что наше счастье нес,

Мелькал платочек белый

В тумане женских слез.

Как дым валил чудесно

Из пароходных труб,

Как музе в мире тесно,

Как воздух буден груб.

От сладкого волненья

Едва-едва дыша,

Бросалась в приключенья

Чернильная душа.

О, сладок дым свободы

Для ветренных сердец,

Но каменной природы

Забвенье, как свинец.

217. «Струится твой голос, как струи…»

Струится твой голос, как струи

В холмистой прелестной стране,

Но после твоих поцелуев

Особенно кажется мне

Печальной и тленной земная

Пленительная красота,

Особенно черной ночная

Безлунных ночей чернота.

Средь горестных слез и вздыханий,

Как бедный усталый пловец,

Как жалкий корабль в океане,

Я к небу приплыл наконец.

Париж. 1931

218. «Нас не было, мы на земле не жили…»

Нас не было, мы на земле не жили,

И на высоком корабле судьбы

Мы в Африку туманную не плыли,

Не стлался за кормою дым трубы,

И голос ангельский не пел над нами,

В небесных рощах не гостили мы —

Не расстается ангел с небесами

И не бывает пальм среди зимы.

Нам никогда никто не пел о счастье

И этих рук худых не целовал,

Не любовался этим черным платьем,

И не надела ты его на бал.

Нам не казался мир печальным садом

При скудном свете городской луны,

И не катились слезы крупным градом

Из этих глаз, из этой тишины.

Прекрасным заревом туберкулезным

Не вспыхнул мрамор твоего лица,

И воздухом хрустальным и морозным

Душа не надышалась до конца.

Париж. 1931

219. «Еще мы не знаем, не смеем…»

Еще мы не знаем, не смеем.

Еще мы сказать не умеем

О многом, о том, что хотим.

Небесная родина — дым.

Еще не стихи, а туманы,

Но рифма слетает ко мне

И в черные, черные страны

Уводит меня, как во сне.

К каким-то прелестным рукам,

К каким-то иным берегам,

К печальным и лунным холмам,

Но счастье мое и не там.

Париж. 1931

220. «По-прежнему шепчет нам Гамлет…»

По-прежнему шепчет нам Гамлет

О злых и презренных врагах,

Витает в высоком раздумьи

С раскрытою книгой в руках.

Все так же склоняются ивы

Безмолвно — над черной водой,

Все так же Офелия руки

Заламывает над судьбой.

Все так же звучит сатанинский

Актерский заученный смех

И руки ломает актриса.

Все — яд, преступление, грех…

Расплакаться в черном театре

Готова простая душа

Над участью датского принца,

Едва от волненья дыша.

И вдруг просыпается в сердце

Забытая нежность к нему,

Такая прекрасная жалость