Собрание стихотворений - [35]

Тебя затолкали четыре

Стихии на шумном базаре.

С печальной улыбкой, сквозь слезы

Под фермерские разговоры,

Ты смотришь на тучные лозы,

На зелень дубов и на горы.

Ты знаешь, что здесь мы случайно,

В прелестной, непрочной темнице

Что шорох деревьев и тайна

Небес или тучность пшеницы,

И весь этот мир — только сцена,

Где мы кое-как разыграем

Коротенький фарс и средь тлена

И прелести хрупкой растаем.

227. ИДИЛЛИЯ

Мы жили под сенью оливы,

Среди виноградников, хижин

И каменных круглых колодцев.

В том домике под черепицей,

В котором весь день было солнце,

И глупые осы летали

Над медом, над банкой варенья,

Над книгами и над цветами

Повсюду разбросанных платьев.

Мы утром ходили за хлебом,

И в городе смуглые дети,

Романские арки и церкви

Нам напоминали о дальнем

И прочном двенадцатом веке.

Дорога лежала долиной,

Где овцы курчавой отарой,

Позванивая бубенцами,

Щипали траву под надзором

Косматых и рыжих овчарок,

И запах овечьего сыра

Мешался с душистой лавандой.

Налево от нашей дороги

Холмы голубели, а справа

Сияло зеленое море.

И ты говорила: — Смотрите,

Как эти холмы голубые

Похожи совсем на ландшафты,

Огромной музейной картины!

Я тоже смотрел с удивленьем

На эти холмы и на море,

На парусник на горизонте,

На домики горных селений,

Потом на тебя, на худые

Прелестные руки в загаре,

И мне было грустно при мысли,

Что вся эта прелесть истлеет,

Растает, как дым, как виденье,

Что в буре погибнет кораблик

И домики в прах превратятся,

А нам от минутного счастья

Останется только могила…

Но ты беззаботно смеялась:

Зеленый усатый кузнечик,

В плену у тебя на ладони,

Сидел, как складная игрушка.

А вечером под абажуром

Скупой керосиновой лампы,

Где бабочки трепетно бились,

Мы вместе с тобою читали

Печальную книгу о Риме,

И Рим нам казался высоким

Жилищем богинь и героев.

Средь варварских кликов, средь бедствий,

Уже озаренный пожаром,

Прекрасный и мраморный город

Клонился, как солнце, к упадку.

Но все застилалось туманом —

Вселенная, комната, книга,

И тонкие смуглые руки

Весь гибнущий мир обнимали.

Париж. 1932

228. УРНА

С печальной улыбкой

Она говорила:

— Какое нам счастье

Дано: до могилы

Быть в этом блаженном

И горестном мире,

Где лозы в долине

И снег на Памире…

Она утешала:

— И самое горе

Прекрасно! А солнце —

Как праздник! И море…

Но гибельный кашель

Душил напоследок.

Цвел странный румянец

Под вздохи соседок.

Как все: со слезами,

С мечтами о рае,

В отчаяньи руки

Над бездной ломая.

Так роль приближалась

К закату финала,

И лебеди плыли

По глади канала.

И только афиша

И мраморной урны

Прелестная форма

Напомнят средь бурной

И суетной жизни

О пламени тела,

В котором, как ангел,

Душа леденела.

Прохожий, подумай

О небе за тучей,

О женских надеждах

Под ивой плакучей.

229. ЗИМА

На зимнем окошке у Блока

Хрустальная роза цвела,

Орел над аптекой высоко

Расправил два черных крыла.

Прекрасная Дама смотрела

Сквозь слезы на шедший с небес

На снег бертолетово-белый,

На черные ветви древес.

Дымились над каждой квартирой

Дымки благодетельных труб,

В морозном лесу под секирой

Звенел государственный дуб,

Звенел на морозе столетий

И медленно падал в сугроб,

И топал, как в детском балете,

Медведь косолапый: топ-топ.

Но буря дохнула жестоко

На льды фантастических зим —

На зимнем окошке у Блока

Растаяла роза, как дым.

Париж. 1931

230. ДУША НА ВИНОГРАДНИКЕ

1

О муза, ты мнила

Быть ангелом тут

И вдруг полюбила

Терпенье и труд.

Стихи о пшенице,

О тучных волах,

О маленьких жницах

И о пастухах,

Влюбилась в амбары,

Где хлеб, как свинец,

В точила, в отары

Курчавых овец.

Но это обилье,

И житницы, мед,

И мельничьих крыльев

Скрипучий полет,

И сей виноградник —

Нам только даны,

Как сцена, как задник

Богатой страны,

Как мир декораций,

В котором душа,

Рукою горячей

Снопы вороша,

Живет и вздыхает,

Обманутый Крез,

Сквозь сон вспоминает

Сиянье небес…

2

Твой образ пристрастный

И бедный: пчела

Над розой прекрасной.

Любовь и дела,

Волненье счастливых

Трудов на земле.

И трудолюбивой

Все мало пчеле.

Душа, как на праздник,

Несла эту кладь

И на виноградник

Пришла погулять.

И жители хижин

Окрестных (вином

Ведь край не обижен)

Припомнят потом

За чашей, как в крапе

Веснушек и слез,

В соломенной шляпе,

Средь грядок и лоз,

Ты жадно внимала

Страданьям людским

И как замирала

Под солнцем земным.

231. ГОЛУБЫЕ ГУСАРЫ

На нас красотки все глядели,

Когда под музыку и гром

Мы шли в строю, когда гремели

Литавры в небе голубом.

Все — голубые доломаны!

А у повесы на уме:

Лишь приключенья и романы,

Цветок, засушенный в письме,

Балы, пирушки и свиданья,

Потом разлука без труда,

Звон шпор и сабель, обещанья,

Что не забудет никогда.

И снова встреча на дороге,

Вновь роза из окна летит,

А муж-медведь в своей берлоге

Похрапывает, мирно спит…

Вновь — марши, службы, кони в мыле…

И, родственников командир

Призвав до третьего колена,

Орет: «На вас глядит весь мир!»

>>

Шары летели с треском в лузы.

Гремел в дыму майорский бас.

Пылал на саблях пунш.

И музы Делили пир, любили нас.

И мы за чашей круговою

Внимали пламенным стихам,

Певцу с курчавой головою,

И Лермонтов был братом нам.

Ценили мы в своих поэтах

Большое сердце пополам

С уменьем бить из пистолета

И пламень метких эпиграмм.

>>

Но что сулит судьба гусару?

Свинец в расцвете юных лет,

И семиструнная гитара

Все плакала: «Как скучен свет…»

То смуглая цыганка, страсти,