Собрание стихотворений - [98]

ты будешь счастлив, Дон Кихот!

Пускай душе не знать урона,

пусть не уйдет из сердца жар

ни от любви неразделенной,

ни от бандитского ножа.

И я не верю мрачным толкам

к не мрачнею от забот.

Веселый друг Василий Теркин

меня на улицу зовет.

И в толчее и в шуме мы с ним

идем под ливнем голубым

и о Коммуне — Коммунизме,

как о любимой, говорим.

<1953, 1966>

 ДЕВУШКАМ ИЗ МАГАЗИНА «ПОЭЗИЯ»^{472}

Есть в городе нашем такой магазин,

о коем не надо загадывать, чей он.

Всем правдоискателям, всем книгочеям

на долгую жизнь его свет негасим.

Зайдите, обрадуйтесь и удивитесь,

и всем раззвоните веселую весть

о юном уюте, что светится весь

во власти весны, под девизом девичеств.

Ожившей мечтой, исполнением снов

на редкость согласно и счастливо спелись

созвучий соблазны и женская прелесть

хозяек, влюбленных в свое ремесло.

Как дерево муз, всем сердцам он дарован,

и я перед всеми сказать не боюсь,

что этот — на целый Советский Союз

один, и нигде не найдется второго.

Давно ль, комсомолки, вы вышли из детства?

Как лестно в тех пальчиках книжкам листаться!

У полок шаманят ученые старцы.

Свиданья любви назначаются здесь.

С поэзией дружит душа заводская:

в цеха так в цеха — побывали и тут.

Зато к вам рабочие люди идут,

над светлым стихом головами свисая.

<1964>

        ЮНОСТЬ^{473}

Добрым и веселым,

с торбой и веслом,

я ходил по селам

юности послом.

В далях задремавших,

где никто не счел

на лугах — ромашек,

над лугами — пчел,

где, горяч и потен,

золотом пыля,

с-под ладони полдень

смотрит на поля,

где, отведав солнца

красный каравай,

угорая, полнится

звоном голова,

где, на пруд ли, в поле,

выйдя со двора,

трудится на воле

с детства детвора,

где в лукавой чаще

у хмельных излук

шепоток девчачий

обжигает слух.

Под пекучим небом

с легкою душой

никому я не был

дальний и чужой.

Долей не заласкан,

горя похлебав,

хлопчиком селянским

шмыгал по хлебам.

Зоревая память,

соловьиный чад, —

в поле под снопами

пригортал девчат.

В хатах под соломой

от тяжелых лет

капал пот соленый

на мужицкий хлеб.

Ввек не разлюблю вас,

хлебные моря.

Здесь осталась юность,

молодость моя.

Здесь, с хлебами вровень

да с ветрами вряд,

ходит брат Аврорин —

тракторный отряд.

Здесь, дымясь рубахами,

не смыкая век,

созидают пахари

изобилья век.

Смуглые и смелые,

на язык остры,

пионерской смены

высятся костры.

Друг меня не продал,

недруг не свалил,

я дышал народом,

был земле своим.

Добрым и веселым,

с торбой и веслом,

протрубил по селам

юности послом.

Не позднее 1966

* * *

Не мучусь по тебе, а праздную тебя^{474}.

И счастья не стыжусь, и горечи не помню.

Так вольно и свежо, так чисто и легко мне

смотреть на белый свет, воистину любя.

За радостью печаль — одной дороги звенья.

Не слышимый никем, я говорю с тобой.

В отчаянье и тьме я долго жил слепой

и праздную тебя, как празднуют прозренье.

Туманы и дожди над городом клубя,

осенняя пора ничуть не виновата,

что в сердце у меня так солнечно и свято.

Как чудо и весну, я праздную тебя.

У милой лучше всех и волосы, и губы,

но близостью иной близки с тобою мы.

Я праздную тебя. Вновь помыслы юны —

сверкают, и кипят, и не идут на убыль.

Я праздную тебя, и в имени твоем

я славлю холод зорь, и звон бездольных иволг,

и вязкий воздух рощ, так жалобно красивых.

В назойливых дождях твой облик растворен.

Теперь не страшно мне, что встречи той случайной

могло бы и не быть. Врагов моих злобя,

как дивные стихи, я праздную тебя

и в нежной глубине храню свой праздник тайный.

Конька моей души над бедами дыбя,

я буду долго жить, пока ты есть и помнишь.

Ликую и смеюсь, спешу добру на помощь.

На свете горя нет. Я праздную тебя.

<1967>

                  ТОЛСТОЙ^{475}

Всю жизнь — в пути, в борьбе с самим собой.

О совершенстве все его тревоги.

Порой глухой — то с книгой, то с сохой —

Прожил в трудах и умер на дороге.

— О человек, будь сам своей судьбой,

Люби добро и побеждай пороки, —

У золотого века на пороге

Он повторял, обросший и седой.

Ему любые царства — по плечо.

Он с горним богом спорил горячо

И был из тех, кто сам годится в боги.

И мы, плывя к багряным берегам,

Возьмем с собой, бровастый великан,

О совершенстве все твои тревоги.

Не позднее 1966

* * *

С рожденьем, снег! Какой ты белый!^{476}

Ну радость, чем тебе не рай?

В снежки играй, на лыжах бегай,

но только — чур — не помирай.

Смеяться доблестней, чем плакать.

Еще далек ненастий гул.

Застыла грязь, замерзла слякоть,

и горе глохнет на снегу.

И рад, и счастлив целый день я,

что снег волшебней, чем вода,

что быстро старятся мгновенья,

а вечность вечно молода.

Я говорю зиме: «Здорово!

Мы скоро елочки зажжем».

Она, как школьница, сурова

и, как богиня, нагишом.

И я по-детски ей на ухо

шепчу, а сам не чую ног:

«А я, зимулечка-зимуха,

как раз на школьный огонек».

Я очень рад, что ты красива,

и быть хочу тебе под стать.

Меня, мол, юность пригласила

стихи на празднике читать.

Не позднее 1966

* * *

Мне сорок три отбахало вчера^{477} —

еще в буфет не убраны стаканы.

Но я-то мудр и ветрен, как пчела.

И вот — стихи, наивны и чеканны.

Достатка нет? Подумаешь — пробел.

Я славлю жизнь, застенчивый верзила.

Хоть сам, бывало, киснул и робел,

зато строка смеялась и дерзила.

Дружу до смерти с верными друзьями.

Мне солнце дарит свежие лучи.

Меня Октябрь бесстрашью научил.

Смотрю на мир влюбленными глазами.