Собрание стихотворений - [4]

Дробь звонков, корабли,

фонари, нищета, луна, водопады?

1920

* * *

Пора печали, юность – вечный бред.

Лишь растеряв по свету всех друзей,

Едва дыша, без денег и любви,

И больше ни на что уж не надеясь,

Он понял, как прекрасна наша жизнь,

Какое торжество и счастье – жизнь,

За каждый час ее благодарит

И робко умоляет о прощеньи

За прежний ропот дерзкий…

* * *

Нет, ты не говори: поэзия – мечта,

Где мысль ленивая игрой перевита,

И где пленяет нас и дышит легкий гений

Быстротекущих снов и нежных утешений.

Нет, долго думай ты и долго ты живи,

Плачь, и земную грусть, и отблески любви,

Дни хмурые, утра, тяжелое похмелье –

Все в сердце береги, как медленное зелье,

И может к старости тебе настанет срок

Пять-шесть произнести как бы случайных строк,

Чтоб их в полубреду потом твердил влюбленный,

Растерянно шептал на казнь приговоренный,

И чтобы музыкой глухой они прошли

По странам и морям тоскующей земли.

* * *

Как холодно в поле, как голо,

И как безотрадны очам

Убогие русские села

(Особенно по вечерам).

Изба на березой. Болото.

По черным откосам ручьи.

Невесело жить здесь, но кто-то

Мне точно твердит – поживи!

Недели, и зимы, и годы,

Чтоб выплакать слезы тебе

И выучиться у природы

Ее безразличью к судьбе.

* * *

Там, где-нибудь, когда-нибудь,

У склона гор, на берегу реки,

Или за дребезжащею телегой,

Бредя привычно под косым дождем,

Под низким, белым, бесконечным небом,

Иль много позже, много, много дальше,

Не знаю что, не понимаю как,

Но где-нибудь, когда-нибудь, наверно…

* * *

Есть, несомненно, странные слова,

Не измышленья это и не бредни.

Мне делается холодно, едва

Услышу слово я «последний».

Последний час. Какой огромный сад!

Последний вечер. О, какое пламя!

Как тополя зловеще шелестят

Прозрачно-черными ветвями.

* * *

Ничего не забываю,

Ничего не предаю…

Тень несозданных созданий

По наследию храню.

Как иголкой в сердце, снова

Голос вещий услыхать,

С полувзгляда, с полуслова,

Друга в недруге узнать.

Будто там, за далью дымной,

Сорок, тридцать – сколько? – лет

Длится тот же слабый, зимний

Фиолетовый рассвет.

И как прежде, с прежней силой,

В той же звонкой тишине

Возникает призрак милый

На эмалевой стене.

* * *

Он говорил: «Я не люблю природы,

Я научу вас не любить ее.

И лес, и море, и отроги скал

Однообразны и унылы. Тот,

Кто в них однажды пристально вглядится,

От книги больше не поднимет глаз.

Один лишь раз, когда-то в сентябре,

Над темною, рябой и бедной речкой,

Над призрачными куполами Пскова,

Увидел мимоходом я закат,

Который мне напомнил отдаленно

Искусство человека…»

* * *

Нам Tristia – давно родное слово.

Начну ж, как тот: я родился в Москве.

Чуть брезжил день последнего, Второго,

В апрельской предрассветной синеве.

Я помнить не могу, но помню, помню

Коронационные колокола.

Вся в белом, шелестящем, – как сегодня! –

Мать улыбаясь в детскую вошла.

Куда, куда? – мы недоумеваем.

Какой-то звон, сиянье, пустота…

Есть меж младенчеством и раем

Почти неизгладимая черта.

Но не о том рассказ…

* * *

Из голубого океана,

Которого на свете нет,

Из-за глубокого тумана

Обманчиво-глубокий свет.

Из голубого океана,

Из голубого корабля,

Из голубого обещанья,

Из голубого… la-la-la…

Голубизна, исчезновенье,

И невозможный смысл вещей,

Которые приносят в пенье

Всю глубь бессмыслицы своей.

* * *

Приглядываясь осторожно

К подробностям небытия,

Отстаивая сколько можно

Свое, как говорится, «я».

Надеясь, недоумевая,

Отбрасывая на ходу

«Проблему зла», «проблему рая»

Или другую ерунду,

Он верит, верит… Но не будем

Сбиваться, повышая тон.

Не объяснить словами людям,

В чем и без слов уверен он.

Над ним есть небо голубое,

Та бесконечность, вечность та,

Где с вялой дремой о покое

О жизни смешана мечта.

* * *

Ни музыки, ни мысли… ничего.

Тебе давно чистописанья мало,

Тебе давно игрой унылой стало,

Что для других – и путь, и торжество.

Но навсегда вплелся в напев твой сонный, –

Ты знаешь, – сам вошел в слова твои,

Бог весть откуда, голос приглушенный

Быть может смерти, может быть любви.

Из книги «На Западе» (1939)

* * *

(У дремлющей парки в руках,

Где пряжи осталось так мало…)

Нет, разум еще не зачах,

Но сердце… но сердце устало.

Беспомощно хочет любить,

Бессмысленно хочет забыться…

(И длится тончайшая нить,

Которой не надо бы длиться.)

* * *

Навеки блаженство нам Бог обещает!

Навек, я с тобою! — несется в ответ.

Но гибнет надежда. И страсть умирает.

Ни Бога, ни счастья, ни вечности нет.

А есть облака на высоком просторе,

Пустынные скалы, сияющий лед,

И то без названья… ни скука, ни горе…

Что с нами до самого гроба дойдет.

1921

* * *

Рассвет и дождь. В саду густой туман,

Ненужные на окнах свечи,

Раскрытый и забытый чемодан.

Чуть вздрагивающие плечи.

Ни слова о себе, ни слова о былом.

Какие мелочи — все то, что с нами было!

Как грустно одиночество вдвоем…

— И солнце, наконец, косым лучом

Прядь серебристую позолотило.

* * *

Летит паровоз, клубится дым.

Под ним снег, небо над ним.

По сторонам — лишь сосны в ряд,

Одна за другой в снегу стоят.

В вагоне полутемно и тепло.

Запах эфира донесло.

Два слабых голоса, два лица.

Воспоминаньям нет конца!

«Милый, куда ты, в такую рань?»

Поезд останавливается. Любань.

«Ты ждал три года, остался час,

Она на вокзале и встретит нас».

Два слабых голоса, два лица.

Нет на свете надеждам конца…

Но вдруг на вздрагивающее полотно