Собрание стихотворений, 1934-1953 - [4]

И пусть грудь матери или любимой

Прекрасна, пусть мы в этом утопили

Свои шесть футов трущегося праха –

Но легкость смеха не постигнем мы. 

Что это трение? Перышко по нервам? 

Смерть по  бумаге? Жаждущие губы?

Христос рождается уже  в терновом

Венке под древом жизни? Смерть иссохнет,

Но шрифт –  стигматы слов моих – начертан

Пером твоих волос  Дождусь же дня,

И станет тренье взрослости и слова 

В конце концов метафорой меня!

10. НАШИ ЕВНУХОВЫ СНЫ

1.

Беcплодны евнуховы наши сны в свете любви:

Сны по ногам мальчишек лупят:

Им  простыни, как скрученные шарфы, 

Ногами девичьими кажутся. Мальчишка хочет

То гладить, то в объятиях сжимать

Ночных невест, вдов, добытых из ночи.

А девочек задерганные сны

Оттенков цвета савана полны,

Они, едва закатится светило, 

Свободны от болезней и смертей,

Оторваны от сломанных кроватью мужских костей: 

Лебёдки полночи их вынут из могилы.

2.

Вот  наше время: гангстер и его подружка,

Два плоских призрака. Любовь на пленке

В наш плотский  взгляд хоть искорку огня

Несет, с полночной чушью раздуваясь.

Но чуть проектор кончил – их уносит

В дыру. И нет их на задворках дня. 

Между юпитерами и нашими черепами 

Отраженья ночных видений вертятся, вызывая дрожь,

Чтобы мы, глядя, как тени то целуются, то убивают,

Поверили в реальность и стрельбы, и объятий,

Влюбляясь в целлулоидную ложь.

3.

Так что ж такое мир? 

Который из двух снов пойдет к чертям?

Как выпасть нам из сна?

Зады поднимет красноглазый зал – 

Прочь, полотно крахмальное и тени,  

Прочь, солнечный владыка сказочек Уэллса,

Ты лучше б из реальности сбежал! 

Но глаз на фотокарточке женат,

И одевает он невесту в кожу 

Нелепой кривобокой правды.

Сон высосал у спящих веру в то, 

Что люди в саванах вновь оживут исправно!

4.

Вот это – мир: он  лгущая похожесть,

Клочок материи, что рвется от движенья,

Любя, но сам оставшись нелюбимым,

Ведь сон выкидывает мертвых из мешков

И делает их прах зачем-то кем-то чтимым.

Поверь, что мир таков. 

Мы прокричим рассветным петухом,

Отправим к черту мертвецов забытых,

И наши выстрелы легко собьют

Изображенья с кинолент. А там

Мы снова сможем приравняться к жизни: 

Всем, кто останется, – цвести, любить и жить!

И слава нашим кочевым сердцам.

11. ОСОБЕННО, КОГДА ОКТЯБРЬСКИЙ ВЕТЕР

…Особенно,  когда октябрьский ветер       

Мне пальцами морозными взъерошит        

Копну волос, и пойман хищным солнцем, 

Под птичий крик я берегом бреду,              

А тень моя, похожая на краба,                      

Вороний кашель слышит в сучьях сонных,

И вздрогнув, переполненное сердце           

Всю кровь стихов расплещет на ходу –       

Я заточен в словесную тюрьму,

Когда на горизонте, как деревья,

Бредут болтливые фигуры женщин, 

А в парке – звездная возня детей…

И я творю стихи из буков звонких,  

Из дуба басовитого, из корня 

Терновника, или из этих древних

Соленых волн – из темных их речей.

И папоротник маятником бьется: 

Раскрой мне этот нервный смысл времён,

Смысл диска, вспыхивающего рассветом,

Смысл флюгера, что стонет от ветров, –

И я опять стихи творю из пенья 

Лужаек, шорохов травы осенней,

Из говорящего в ресницах ветра,

Да из вороньих криков и грехов.

Особенно когда октябрьский ветер…

И я творю стихи из заклинаний

Осенних паучков, холмов Уэллса,

Где репы желтые ерошат землю,

Из бессердечных слов, пустых страниц –

В  химической крови всплывает ярость, 

Я берегом морским иду и слышу

Опять невнятное галденье птиц.

12. ТЕБЯ ВЫСЛЕЖИВАЛО ВРЕМЯ

Тебя выслеживало время, как могила,

Гналось, ласкаясь и грозя косой,

Голубка, в катафалк запряженная в твой,

Любовь наверх по голой лестнице спешила

Под купол черепаший, и тогда

Настал портновский час: вот ножницы шагают.

О, дай мне робкому, дай сил средь робких сих.

Я без любви так наг! Бездомно я шатаюсь,

Ведь у меня украли лисий мой язык!

Портновский метр отмерил время!

О, Господа мои вы, голова и сердце, 

Позвольте тощей восковой свечой

От мерзлых синяков души мне отогреться, 

Забыть тот стук лопат, и – головою в детство!

От всех логичных мыслей прочь.

Ну как с моим  лицом воскресным, школьным, постным,

С мишенью этих глаз, как будет мне дано?

Мне в куртке времени, смертельной и морозной, 

Успеть ли в жизни мне замкнуться в женском «о»?

Или в смирительной могиле?

Вы, гложущие мозг, вы надо мною властны,

Морзянкою стуча по черепам камней,

Отчаянье в крови и веру в бабью влажность

Оставьте мне меж ног, и не мешайте ей 

Средь евнухов собою стать…

О, глупость возраста! Куда скажи мне деться?

Над черепом любви вдруг с неба молоток!

Ты череп, ты  герой, ты труп в ангаре детства,

Ты палке всё твердишь, мол не настал ей срок, 

Так я и никогда…

Но радость, господа, без стука входит в двери,

И пусть железный крест мне поперек пути,

Ни деготь города, ни темный страх потери   

Не помешают мне по щебню перейти

Через расплавленный смертельный…

Я восковую свечку в купол окунаю 

 (Так радость или  прах маячит там в окне?),

Бутон Адама вскочит, продырявив саван,

Для сумрачной любви есть всюду место мне!

Сэр череп мой, вот где твоя судьба!

Конец всему придет. И эта башня тоже,

Как пирамиды слов, как дом ветров, падет.