Собрание стихотворений, 1934-1953 - [2]

Шрифт
Интервал

Смотри, как бьется лето - пульс во льду!

У каждого из них свой личный праздник

Взорвется в горле для Любви и Света!


2.


Все времена просчитанного года

Наш вызов примут, или прочь уйдут

В звенящее неведомое нечто,

Где мы, звоня в одни и те же звезды,

Дотошны, словно смерть в ночи времен,

И языки колоколов черны.

Так сонный зимний человек звонит,

Но звон не сдует ни луну, ни ночь.


Мы отрицатели, шлём смерти вызов

От летней бабы, мускулистой жизни,

От судорог любовников в тот миг,

От тех прекрасных и еще не живших,

Тех слепо плавающих в море лона,

Засветим огонек шахтерской лампы:

Хоть чучело оттуда бы извлечь!


Мы летние, мы в вихрях всех ветров,

Зеленые мы, в водорослях зеленых,

Усилив шум морской, роняем птиц

И гоним, гоним вспененные волны

Приливами пустыню задушить,

Листву садов готовим для венков

И выше вскидываем мяч Вселенной.


Весной мы освящаем лбы омелой.

Восславим кровь и ягоды, прибьем

К деревьям развеселых джентльменов!

Здесь мышцы влагу от любви теряют,

Так преломи, как поцелуй, тот хлеб

Ничьей любви! И разгляди полярность

Всех детских обещаний непременно.


3.


Я вижу летних мальчиков паденье.

В личинке человека - пустота,

А эти мальчики все наполняют,

Я - некто вроде вашего отца.

Вы созданы из кремня и смолы

И, разглядев путей пересеченье,

Сплетаются, целуясь, полюса.

3. КОГДА ЗАСОВЫ ОТВОРИЛИСЬ


Когда засовы  отворились,

И пальцы вдруг рассвободились,

Сорвали сумерек замки,

А губы засосали время,

Сглотнув сгущавшуюся темень

И море вкруг моей руки –


Вселенских океанов толща 

Исчезла, и открылось тут же

Иссохшее морское дно, 

Отправил я свое созданье 

Обследовать мой шар с вихрами,

Пришитый нервами к душе.


И, сердце зарядив творенью,

Его согрели батареи,

Чтоб к свету путь ему открыть,

И звезды, обретая форму,

Отцовской магии остатки

В сне успели утопить.


Вот этот сон: могил доспехи,

И краб живой рыжеголовый,

И бельма саванов, и прах,

И мертвецы давно небритые,

И мухи над мешками крови, 

И руны смерти на камнях


Заучены на память снами,

Что плавают над временами.

Саргассы замерших могил

Всех мертвецов, восставших к сроку,

К работе и к времен потоку,

Вернут, как Тот бы возвратил,


Кто сны над койками катает,

Тень и зародыш окормляет,

Так люди рыбок кормят, чтоб

Через цветы и зелень тени,

Презрев толпу пустых видений,

Смотрели словно в перископ.


Повешенный встает из ямы

С известкой. И жужжит упрямо

Пропеллеров прозрачный рой,

И кипарисовые люди

От пенья петуха иссохнут,

А сны глядящий под луной


Глупцам  не зря стреляет в спину,

Тем, кто просторы сна покинул, 

И лунных сосунков творит,

Когда засовы повернутся,

И сумерки в клубки свернутся!

И с материнским молоком,


Что гуще, чем песка сгущенье,

Отправил к свету я творенье,

Но был он кем-то усыплен,

Имел, как видно, кто-то виды

Украсть души моей флюиды,

Но остов формы сотворен!  


Не спи, не спи, мой спящий кто-то,

В рассветном городе работай

Пусть свет зашторенный темней,

Но самый быстрый всадник все же

Сквозь сумрак штор прорваться сможет, 

Миры развесив меж ветвей. 

4. ПРОЦЕСС РАСКРУЧИВАНЬЯ НЕПОГОДЫ


Процесс раскручиванья непогоды

В глубинах сердца так суров:

Раскручиванье непогоды в венах

Всю влажность иссушает разом.

Ночь превратится в день, а червяков 

Сожгут бесчисленные солнца крови. 


Процесс, в глазу начавшийся, пророчит

Окостененье, слепоту. Из лона

Исходит смерть, по мере выхожденья

Оттуда жизни…


Тьма в непогоду глаз – неотделима

От света их. Так монотонно море

С упорством бьется о сухие скалы,

А семя, из которого растет

Лес лона, по вине безветрий сонных

Иссохло и пропало…


А непогода в мышцах и костях

То вдруг дождливая, то вновь сухая,

Невольно будит мысль о мертвецах,

О призраках, что мечутся, мелькая

Перед глазами… 


Непогода в мире

Столкнет к лицу лицом

Фантомы. И малыш, которого любили,

В их тень двойную погружен. Луну

Вдувает в солнце непогодой черной,

Задергивающей наши  шторы – поры,

И сердце возвращает наших мертвых…

5. ПОКА НЕ ПОСТУЧАЛСЯ В ПЛОТЬ Я


Пока не постучался в плоть я,

Был я аморфен, как вода,

Та, что у моего порога

Сформировала Иордан.

Руками жидкости в утробу

Я занесён на тот причал – 

Таинственный  племянник Мнеты

Сестры Отца, конец начал


Всех… –  Был я глух к весне и лету,

Не знал ни солнца, ни луны.

Ни их имен: ведь я был – «это»:  

Как след расплывшейся волны,   

Как молоток дождя, которым

Отец взмахнул, скопленьем звезд

Свинцовых, собственным мотором

Туда заброшенным, пророс.


Я знал, что весть зимы бывает

Весельем, кинутым снежком, 

А ветер, что во мне взвывает,

Он был влюблен в мою сестру,

Росою адской брызнул ветер,

Гоня по венам Рождество:

Еще не зачат я – но понял,

Что день от ночи отличим.


Еще не зачатый, на дыбе

Снов, знал я: лилии моих

Костей раскрылись и могли бы

Овеществить сложнейший шифр

Живого. Смертность платит плоть

За переход черты, где – Крест,


Костер, и печень Прометея,

И, как колючий хаос звезд –


Терновые переплетенья

В монады скрученных мозгов

Познали Вод и Слов смешенье,

И как бежит по венам кровь.

И жажду ощутило горло,

И сердце знало: есть любовь,

И голод брюха есть, и голод  

Еще не высказанных слов,

Пока все не сгниет,


Еще от автора Дилан Томас
Преследователи

Дилан Томас (1914–1953) – валлиец, при жизни завоевавший своим творчеством сначала Англию, а потом и весь мир. Мастерская отделка и уникальное звучание стиха сделали его одним из самых заметных поэтов двадцатого столетия, вызывающих споры и вносящих новую струю в литературу. Его назвали самым загадочным и необъяснимым поэтом. Поэтом для интеллектуалов. Его стихами бредили все великие второй половины двадцатого века.Детство Томаса прошло главным образом в Суонси, а также на ферме в Кармартеншире, принадлежавшей семье его матери.


Детство, Рождество, Уэльс

Дилан Томас (1914 – 1953) – валлиец, при жизни завоевавший своим творчеством сначала Англию, а потом и весь мир. Мастерская отделка и уникальное звучание стиха сделали его одним из самых заметных поэтов двадцатого столетия, вызывающих споры и вносящих новую струю в литературу. Его назвали самым загадочным и необъяснимым поэтом. Поэтом для интеллектуалов. Его стихами бредили все великие второй половины двадцатого века.Детство Томаса прошло главным образом в Суонси, а также на ферме в Кармартеншире, принадлежавшей семье его матери.


Шестерка святых

Дилан Томас (1914–1953) – валлиец, при жизни завоевавший своим творчеством сначала Англию, а потом и весь мир. Мастерская отделка и уникальное звучание стиха сделали его одним из самых заметных поэтов двадцатого столетия, вызывающих споры и вносящих новую струю в литературу. Его назвали самым загадочным и необъяснимым поэтом. Поэтом для интеллектуалов. Его стихами бредили все великие второй половины двадцатого века.Детство Томаса прошло главным образом в Суонси, а также на ферме в Кармартеншире, принадлежавшей семье его матери.


Враги

Дилан Томас (1914–1953) – валлиец, при жизни завоевавший своим творчеством сначала Англию, а потом и весь мир. Мастерская отделка и уникальное звучание стиха сделали его одним из самых заметных поэтов двадцатого столетия, вызывающих споры и вносящих новую струю в литературу. Его назвали самым загадочным и необъяснимым поэтом. Поэтом для интеллектуалов. Его стихами бредили все великие второй половины двадцатого века.Детство Томаса прошло главным образом в Суонси, а также на ферме в Кармартеншире, принадлежавшей семье его матери.


Мышь и женщина

Дилан Томас (1914-1953) – валлиец, при жизни завоевавший своим творчеством сначала Англию, а потом и весь мир. Мастерская отделка и уникальное звучание стиха сделали его одним из самых заметных поэтов двадцатого столетия, вызывающих споры и вносящих новую струю в литературу. Его назвали самым загадочным и необъяснимым поэтом. Поэтом для интеллектуалов. Его стихами бредили все великие второй половины двадцатого века.Детство Томаса прошло главным образом в Суонси, а также на ферме в Кармартеншире, принадлежавшей семье его матери.


Посетитель

Дилан Томас (1914–1953) – валлиец, при жизни завоевавший своим творчеством сначала Англию, а потом и весь мир. Мастерская отделка и уникальное звучание стиха сделали его одним из самых заметных поэтов двадцатого столетия, вызывающих споры и вносящих новую струю в литературу. Его назвали самым загадочным и необъяснимым поэтом. Поэтом для интеллектуалов. Его стихами бредили все великие второй половины двадцатого века.Детство Томаса прошло главным образом в Суонси, а также на ферме в Кармартеншире, принадлежавшей семье его матери.