Собрание сочинений в двух томах. Том 1: Стихотворения - [46]

Я поэт и фантазёр, фантазёр.

Подошел я к режиссёру и сказал:

— Уходи и не мешай мне, режиссёр!

Только знаю — не уйдёт, не уйдёт.

Он стоит и говорит, говорит.

— Лучше руку ты протягивай вперёд,

Принимай-ка поторжественнее вид!

Сколько раз мне повторять, повторять:

Мне не нужен твой урок, твой урок.

Но мне слышится опять и опять

Режиссёрский говорок, говорок:

— В этом месте нажимай, нажимай!

Без нажима не проймёшь, не проймёшь!

Я послушался — хватил через край,

И стихи я загубил ни за грош!

Пусть у каждого дорога своя,

Дайте каждому полет и простор!

Отвяжись ты, отвяжись от меня,

Не мешай мне, не мешай, режиссер!

Но он где-то возле стен, возле стен

Продолжает тарахтеть, тарахтеть,

И в квадратики его мизансцен

Попадаю я, как перепел в сеть.

Был когда-то я удал-разудал,

По колено были все мне моря,

Но я чувствую, что куклою стал,

Кто-то дергает за нитку меня.

В один голос недрузья и друзья

Утешают: «Ничего, ничего,

В том и выразилась драма твоя,

Что игралась в постановке его!»

* * *

Т.и А. Фесенко

Чучелом в огороде

Стою, набитый трухой.

Я — человек в переводе,

И перевод плохой.

Сколько я раз, бывало,

Сам себе повторял:

— Ближе к оригиналу! —

А где он, оригинал?

Оригинал видали, –

Свидетели говорят, —

В Киеве на вокзале,

Десятилетья назад.

Кругом грохотал повальный

Артиллерийский гул.

В зеркале вокзальном

Оригинал потонул.

Ворошить не хочется

Давние дела.

Наспех судьба-переводчица

Перевела-наврала.

Я живу на расстоянии

От страны моей студеной.

Я живу — на заикание

С языка переведенный.

И живу я в переводе

С неустройства на уют.

У меня на стол по моде

Со свечами подают.

И внутри моей машины

Мягкие сидения.

Я переведен на шины

С пешего хождения.

Без особого урона

Мой испуг переведён

С лозунгового жаргона

На рекламный жаргон.

Точно бред политбесед,

Распродаж ажиотаж!

Пунцовею, разогрет,

В пот меня кидает аж!

В оригинале — откровенье,

А в переводе — подражанье,

В оригинале — вдохновенье,

А в переводе — прилежанье!

В оригинале — на восходе,

И на закате — в переводе!

И по прямой — в оригинале,

А в переводе — по спирали!

И я волшебник по природе,

А литератор — в переводе,

В оригинале я — на взводе,

Навеселе в оригинале,

А на режиме в переводе,

И переводу до вина ли?

Скользило время еле слышным,

А стало звонче междометья,

В оригинале — двадцать с лишним,

А в переводе — полстолетья!

У ПАМЯТНИКА МАЯКОВСКОМУ

Стих отгремел последний —

И над Россией

Стоит он —

Двадцатидвухлетний,

Стоит красивый!

Стоит бронзовый,

Стоит каменный,

И небо над ним

Розовой храминой!

Был бы памятник, а найдутся

Голуби и вольнодумцы!

Руки в карманы сунувши,

Глаза подымая вверх,

Читают сердитые юноши

Стихи про атомный век,

Про атомный, про урановый

Читают, сердца протаранивая!

Гневные, запальчивые

Девочки и мальчики

Выходят, как на подмостки,

А сверху над головой

Памятник-Маяковский

Слушает, как живой.

От стихов в столетьи атомном

С ног диктаторы не валятся,

Но когда-то и на мамонтов

Выходили люди с палицей!

Клыкастых мамонтов

Косматые массивы—

Кому они ныне памятны?

А люди и ныне живы!

Девочки в скромном ситчике,

В открытых рубашках мальчики

Вот они, — динамитчики,

Перовские, Кибальчичи.

Восторженные девчата,

Поэты неряшливые—

Вот — взрывчатка

Самая страшная!

В кабинетах и президиумах

Облысевшие держиморды —

Видимо-вас-невидимо

Расселось балластом мёртвым!

А солнце проглядывает,

Рассвет дымит!

Это под вас подкладывают

Мальчики — динамит!

ГРИНВИЧ ВИЛИДЖ, 1970

Ходят парни, увешаны бляхами.

Ходят девки в штанах раструбом.

И на шеях болтаются, брякая,

Амулеты с акульим зубом.

Грозные лица пророков,

Лица марий магдалин.

Но в сердцах не шумит у них вереск долин,

А гремит

Динамит

И пироксилин.

Эх! Поднять бы на воздух

Купол со знаменем в звёздах!

Эх! Разнести бы в куски

Всё от доски до доски!

Чтобы в зареве багряном

Зубья высились руин.

ЛСД.

Марихуана.

Кокаин.

И героин.

А у папенек, а у маменек

По десять домов каменных!

В банках тыщи,

Порядок заведенный,

И океаны скучищи

За каждой тарелкой обеденной.

И на папаш

Дети глядят брезгливо:

Дескать, родитель наш

Пышно созрел для взрыва.

Папашу на бочку пороховую,

Да запалить фитиль!

И сразу же Синюю птицу живую

Поймают Тильтиль и Митиль.

Я в жизнь прославляю веру —

Жить не разнравилось мне.

Подыскиваю пещеру

На солнечной стороне.

После великого взрыва

Великим пойдём путём:

И колесо, и огниво

Снова изобретём.

* * *

Занавеска над ванной, как парус.

А я в ванне сижу и купаюсь.

Я блаженствую, я разомлел.

Моя очередь жить на земле.

Я купаюсь, я мылюсь, я парюсь,

Надо мной занавеска, как парус.

Я смотрю, как искристая пена

Угасает на мне постепенно.

Уплывает в парах моя ванна

С занавескою из целлофана,

Уплывает средь пара и плеска

Целлофановая занавеска.

Я блаженствую, я разомлел.

Моя очередь жить на земле.

Моя очередь спать и проснуться,

Пить чаи из цветастого блюдца.

Я свой собственный важный посол,

Уплывающий в мыльный рассол,

Я министр без штанов и портфеля,

Простофиля и пустомеля,

Моя очередь жить нараспашку,

Нализаться в веселой компашке,

Чтоб в звенящем, блестящем бокале

Далматинские звезды мигали,

Чтоб луна мне казала гримасы

(Занавеска звенит из пластмассы).

А луне холодок нипочём.

Так и прёт с оголённым плечом.

За окном океаны косматы

(Занавеска дрожит из пластмассы).

И меня пролетающий ангел

Поливает из лунной лоханки.