Собрание сочинений - Том 6 - [116]

Со стороны русской общественности одобрительных отзывов на Беседу ожидать было преждевременно. Напротив, духовные власти разобиделись, что свидетельства сошествия Духа Святаго на «убогого» Серафима получены из-под пера не инока, а мирянина; светские литераторы, размагниченные на позитивизме, и вовсе ухмылялись. Но уже народились, приподняли голову и заговорили люди нового религиозного сознания, они церковную истину рассматривали не как затвердевший в камень канон, а как живую, подвижную мысль, крепнущую от поколения к поколению. Эти-то люди поняли, о чём толковал Великий Серафим. Вот, к примеру, что написал Михаил Новосёлов в своей книжке «Психологическое оправдание христианства». Назвав Беседу «целым событием, огромным по своему религиозному смыслу», Новоселов заключает: «Простота и вместе мудрость слов здесь чередуются с явлениями Духа и Силы». Новейший философ восторженно пересказывает чудную и чудесную картину сошествия Святаго Духа на «убогого» Серафима и треблаженного друга его, представленную среди охладевающей природы, в заснеженном ноябрьском лесу. «Рушится грань не только между мыслимым и являемым, но и между духом и плотию, ибо последняя, озаряемая и проницаемая Духом Божиим, как бы возводится в первоначальную светлость и красоту, в достойное жилище осияваемых благодатию душ», — заканчивает своё рассуждение Новосёлов.

Как то и предсказывал Преподобный, маловеры усомнились в свидетельстве мирского человека. Мистические планы, теософия мучат их головы, и сущности христианской жизни, как жизни духовной, они не понимают. Религиозное смятение той поры застилало правду наносным песком мистицизма. А уже требовалось для жизни неискажённое Апостольское учение, и его в национальных формах передавали заветы преподобного Серафима. Близилась канонизация его, чтобы исцелить язвы взыскующей и страждущей Церкви нашей. Он и сам об этом сказал Мотовилову: «Господь не иначе воздвигает святых Своих, заставляя Церковь Свою канонизировать их, как только тогда, когда она в членах своих тяжко страждет, каким бы то ни было нечестием».

Нечестие же язвами разъедало тело нации. Верхние, руководящие сословия, отдаляясь от народа целых два столетия, наконец так отдалились и обособились, что потеряли всякую живую связь с нуждами и мировоззрением простых людей, верным устоям предков. Эта кастовая замкнутость, чуждая державному сословию — крестьянству, породила разброд в обществе, превозмочь который не было ни у кого полномочий. Дворянство во многом устыжалось своего крепостнического прошлого и в покаянии роняло инициативу, доверяясь Монарху, или хуже того — партийным дельцам чуждого толка. Поумнее из них желали бы Русской партии, основанной на началах национальных, ратующей за улучшение существующего уклада. А партии возникали всё с завозными идеалами, антинародными в нашей стране. Шатания и разброд затронули церковные устои, в недрах духовенства возникли новомодные течения обновленчества, сближения византийских преданий с цезарепапизмом, причём на почве канонической. В противовес им фундаменалисты страдали от неподвижности и закоснения. На этом фоне разрасталось сектантство, опутывающее черносотенного мужика крепчайшими вервиями. Нерешительность Монарха и непрекращающиеся утеснения Синода подрывали умильную веру церковных чад. В этих ущербных обстоятельствах сам факт причисления Серафима Саровского, чудотворца и скоропомощника, к лику Святых оказал на русскую жизнь оздоравливающее действие. Открылся новый источник, орошающий Лозу вразумления, напояющий крины непорочной белизны. Из него и ныне мы почерпаем живительную благодать, подкрепляющую наши духовные силы. С той поры в каждом русском доме появился родимый Святоначальник, Заступник и Ободритель.

И как бы там ни было с другими, но цель христианской жизни обозначена, Духоносная мысль осознана. Не по плоти жить велят Святые, а по Духу, чтоб жить духовно. Стяжание Духа, Третьей ипостаси Божией, и есть цель нашей нравственной жизни, цель нашего духовного самоустроения. Сама мысль, обращенная Преподобным, прежде всего, к православным, восходит к апостольскому слову: «Мудрование бо плотское смерть есть, а мудрование духовное, живот и мир; зане мудрование плотское вражда на Бога»… (Рим. 8, 4–9). Она поднимает на новую высоту поучения Апостолов и Добротолюбия. Все эти труды постоянно и внимательнейшим образом изучал Саровский инок. О стяжании Духа Святаго наш великий молитвенник мог прочесть в трудах Григория Паламы. Вот что говорил Палама в споре с варлаамитами о несозданном свете Фаворском: «И не ревнущие стяжать Духа Святаго ещё здесь на земле да не обольщают себя пустыми надеждами получить это там, или как-нибудь сподобиться в то время человеколюбия Божия, ибо тогда будет время праведного воздаяния, а не милования, время гнева и суда Божия». Мысль очень близкая Саровскому праведнику.

Запали в душу преподобного Серафима и беседы Макария Египетского о духовном совершенстве, которое он рассматривал как соединение с человеком Духа Святаго, спасающего от погибельных страстей. «Да будет предметом искания одно: иметь Господа в уме; работает ли кто, читает, молится ли — да имеет оное непрестающее стяжание Святаго Духа, ибо не дано и невозможно человеку искоренить грех собственною силою; бороться с ним, противиться — в твоих силах, а искоренить может един Господь». Лукавый ветр, самый грех, пребывающий в душе и теле каждого, прекращает только десница Господня. Сами люди не могут разлучить душу с грехом, порок сроднился с человеком и властвует над ним.