Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения - [20]

Разве только что зайцу на ужин

Вдруг понадобится кора.

Забежит торопливый трусишка,

Бойко сделает заячий скок,

Погрызет второпях, как воришка,

И припустится наутек.

И опять тишина и безмолвье,

Блеск холодных и снежных равнин.

Как гостиничный житель без номера,

Зябнет сад, словно чуж-чуженин.

Знаю я, что зимы не осилю,

Мне снегов растопить не дано,

Но, влюбленный всем сердцем в Россию,

Помогу ей, родной, все равно.

Я пригну к себе нижнюю ветку,

Чтобы почки дыханьем согреть.

От природы дано человеку

Все живое любить и жалеть.

1970

* * *

Не был я сиднем,

Не был я лежнем,

Так и остался

Горячим и прежним.

Если люблю —

Задыхаюсь от чувства,

А не люблю —

Мне тоскливо и пусто.

Если уж ненависть —

Бескомпромиссна!

Что ненавистно,

То ненавистно.

Перед талантами

Кланяясь в пояс,

Знаю — талант —

Благородство и совесть.

Сильным не льщу,

Мне зачем это льщенье?

Не дожидаюсь я

Перемещенья.

Я не начальник

Какого-то треста,

Есть у меня

Постоянное место.

Пост мой

Не выборно-номенклатурный,

Пост мой

Свободный, литературный,

Встал — за стихи,

За хореи и ямбы,

Это пустое занятие

Вам бы!

1970

Гусляр

Гусляру Дм. Локшину

Вывели. Выстроили. Сказали: — Капут! —

Двое упали уже у кювета.

У третьего слезы ручьями текут

По гимнастерке защитного цвета.

Четвертый вскричал: — Господин лейтенант,

Дважды себя расстрелять разрешаю,

Только не этого! Это талант!

Это гусляр наш и редкость большая.

— Музыка? О! Это очень зер гут.

Моцарт. Бетховен! Мы можем гордиться.

Если талант, то его не убьют,

Там, где таланты, мы не убийцы.

Слышал я много о русской былин,

Слышал о Муромец и о Добрыне.

Я тебе буду теперь господин,

Будешь моим ты навеки отныне.

Древние, темные, словно икона,

Гусли фашисты несут гусляру.

Трепетно тронул он струны рукою,

Гусли настроил и начал игру.

Звуки, как лебеди, полетели

За горизонт, где родное село.

Пальцы-персты вдохновенно запели,

Только вот горестью горло свело.

— Матушка! — крикнул гусляр. — Не позволю

Ворогу, извергу фрицу служить,

Нашей фамилии не опозорю,

Лучше упасть мне под пулей сквозною,

Лучше мне голову честно сложить.

Изверги! Я не боюсь вас нисколько,

Дух мой российский и чист и высок!..—

И угодила свинцовая долька

В самое сердце, под самый сосок.

Падал гусляр на холодную глину,

Где никакие цветы не цвели.

Гусли его продолжали былину

Непокоренности русской земли.

Эту легенду я слышал в народе,

Верю, что люди нисколько не врут,

Будто под Новгородом у дороги

Гусли убитого парня поют.

То зазвенят они ручейками,

То затокуют, как тетерева,

То зашумят, как деревья верхами,

Значит, душа музыканта жива!

1970

* * *

Моя любовь к моей родной Отчизне,

Возникшая у предков в старину,

Стук сердца и заглавный корень жизни,

А корень лезет в землю, в глубину.

Как все живое, корень ищет дело

И жаждет ежедневного труда.

И от него растет такое древо,

Какое не засохнет никогда.

1970

* * *

Дайте зелени, травы,

Дайте грома майского,

Чтобы шапка с головы

Полетела на сторону.

Чтобы все березы вдруг,

Разойдясь с метелями,

Отряхнулись, встали в круг,

Хоровод затеяли.

Чтобы я пошел плясать

По такому случаю

И слова в народ бросать

Под гармонь певучую!

1970

* * *

Спят женщины. И это благо.

Я встал, умылся и — айда!

Крапива дремлет у оврага

Солдатским строем в два ряда.

Спит старый тополь у дороги

В обнимку с грушей молодой.

Березка в речке моет ноги,

Любуется сама собой.

В лесу все глуше и безлюдней,

Все чище донца летних луж.

Бодрящей музыкою будней

Пронизана лесная глушь.

Ломлюсь через кусты, как пьяный,

Сапог мой стонет под пятой.

Кормлюсь, как дрозд, росой медвяной

И запасаюсь добротой.

1970

* * *

Прими, земля, земной поклон

И приласкай родного сына!

Ну, здравствуй, мой любимец клен,

Давно ль к тебе пришла рябина?

Я к вам спешил издалека,

Меня в пути не задержала

Ни степь, ни горная река,

Ни снег большого перевала.

Как постарел ты, дом родной,

Ступеньки у крыльца стесались.

А было время, вы со мной

И днем и вечером встречались.

Я редкий день не вспоминал

В чужом краю, под небесами

Деревню: сад, и сеновал,

И поле с грустными овсами.

Я возле них теперь стою.

А солнце прячется за тучку,

Ему не скрыть вину мою

И не простить мою отлучку.

1970

* * *

В. Коратаеву

Поэт не акробат

И не жонглер словесный.

Он — колокол, набат

И проповедник честный.

Он — совесть, он — пророк

С глаголами нагими.

И нет ему дорог,

Проторенных другими.

Ты, юный друг мой, чист,

И смел, и бескорыстен,

И потому артист

Своих и общих истин.

Не бойся, говори,

Ты в помыслах не грязен,

Пускай в словах твоих

Смеется Стенька Разин.

Храни родную Русь

В узорах и напевах.

Иди вперед. Не трусь

Ни правых и ни левых!

1970

В бане Академгородка

Доктору наук Г. Поспелову

Бревенчатая чудо-баня.

За окнами апрель хмельной.

Сшибаются большими лбами

Ученые и пар в парной.

И ходит веник, ходит веник,

И ходит веник по рядам.

Седой профессор с четверенек

Доцента просит: «Ну, поддай!»

И в раскаленном чреве печи,

Где своды каменно-тверды,

Сильней шрапнели и картечи

Стреляет каждый грамм воды.

Большая спугнутая птица

Бьет крыльями по косякам.

Ей тесно здесь, ей не сидится,

Ей надо в небо, к облакам.

Ее встречают охом, вздохом

И дружным взмахом сильных рук.

Блаженствует знакомый доктор

Геологических наук.

«Ах, пар! Ах, парень! Ах, простуда!

Потеха смердов и царей!

Скажи, простуда, ты откуда?» —

«С Урала!» — «Уходи скорей!»