Управдомовы дети встретили водворение ответственного гражданина в квартиру восторженным, уничтожающим барабанные перепонки воем, так что даже сам попугай притих и испуганно забился в угол клетки, посматривая оттуда покрасневшим от безумной злобы круглым глазом, полуприкрытым серовато-прозрачной пленкой.
Когда же дети добрались до клетки, обуреваемые желанием поближе познакомиться с новым жильцом, и мальчишка, просунув палец между прутьями, тронул попугая за хвост, попугай, вздыбив перья, стремительно обернулся и разом сорвал с дерзкого пальца кожу с мясом, от ладони до ногтя.
4
В «Вестнике губернского Совета» и газете «Голос Коммуны» появились объявления, извещавшие граждан, что в четверг девятнадцатого апреля по такой-то улице, в помещении домовой конторы состоятся торги на наследство, оставшееся от гражданки фон Дризен и состоящее в говорящем попугае серо-зеленого цвета и неизвестного возраста, при начальной оценке в двадцать пять рублей.
Оценил попугая в такую сумму синеносый аукционист финотдела, знаток аристократической жизни, читавший романы Фонвизина и Веселковой-Кильштет.
Внизу была приписка, что в случае, если первые торги не состоятся — назначаются вторые на двадцать девятое апреля.
Неделю, до девятнадцатого апреля, попугай баронессы терроризировал управдома и его семейство криком и дерганьем прутьев клетки клювом, от чего по квартире разносился едкий и надрывающий нервы звук, словно десятки мальчишек скребли стекло о стекло.
Ругался он по-прежнему неожиданно и как-то замечательно впопад, заставляя выруганных съеживаться от неприятного ощущения, но, несмотря на все старания управдомова сынишки, не хотел обновить запас старорежимных ругательств другими, соответствующими запросам нового быта, и решительно отказывался повторить фразу «лорду в морду», которой мальчишка с упрямым старанием оглушал его с утра до вечера.
В попугае жил закоснелый баронский консерватизм, и принять революцию он явно не мог и не желал.
Девятнадцатого апреля попугай в клетке был отнесен с утра в домовую контору и там странно и неожиданно притих, очевидно страшась новой судьбы.
Дворник, внесший его, сказал управдому:
— Молчит, как рыба.
Управдом подозрительно покосился на попугая и пробормотал:
— Молчит-то он молчит. Да не к добру. Сволочь, а не животное.
Понемногу в контору собрались бездельные обитатели дома, за ними приволоклись две старушки в наколках с выражением светской строгости на засушенных губах и какой-то веселый человек в пальто с котиковым воротником и котиковой шапке. Человек был немного навеселе, войдя, шумно поздоровался со всеми, подошел к клетке, постучал по ней, заставив попугая насторожиться, и сказал радостно:
— Живой ведь, стерва. А? Что вы скажете, граждане?
За всех сурово ответил управдом:
— Мы дохлыми живностями не торгуем, гражданин.
Гражданин улыбнулся.
— Я ж и говорю… А можно ему под хвост заглянуть на устройство? — вдруг спросил он после короткой паузы.
Старушки шарахнулись, остальные заржали.
И опять мрачно ответил управдом:
— Чего ж там смотреть? У него сзади, как и спереди.
Гражданин широко и сожалительно развел руками.
— Ну и несознательность! Значит, по-вашему, гражданин, у человека тоже все равно, что лицо, что… — Тут он добавил такое слово, что у старушек дрогнули наколки, а управдом, покраснев, шагнул вперед, чтобы проявить власть, но в эту минуту появился аукционист. С американской быстротой он уселся за столик, поднял молоток и распевцем объявил о начале торгов…
— Итак, граждане, торги начинаются. Продается попугай. Оценка двадцать пять. Кто больше?..
В конторе водворилось молчание. Попугай при первых звуках голоса аукциониста оживился, нахохлился, внимательно посмотрел на него и в тишине обронил веско и значительно: «Идиот».
Молоток выпал из руки аукциониста, он поперхнулся, а веселый гражданин хлопнул себя по ляжкам и загоготал. Аукционист бросил на него презрительный взгляд и повторил:
— Кто больше?
Веселый перестал хохотать и, придвинувшись, сказал аукционисту:
— Милай, уступи за пятерку. На такую стерву не жаль синенькой.
— Не мешайте, гражданин, — отмахнулся аукционист. — Кто больше?
Выждав минуту, он встал и объявил:
— Торги считаются несостоявшимися. Окончательные, как указано в объявлении.
Злой и подавленный товарищ Плевков принес попугая обратно в квартиру, выдержав бурную атаку жены.
— Опять? Опять черта этого принес? Чтоб духу его не было. Забирай его с клеткой и сам с ним катись, пьяница несчастная.
Управдом швырнул клетку в угол и ушел в пивную утверждать правоту воззрений супруги на собственную личность.
5
Но и вторые торги не состоялись. Тогда разъяренный управдом сообщил тресту, что он больше не желает держать поганую птицу, потому что «означенная птица ругается скверными словами старого строя, вредно заражая моих детей, которые пионеры». К заявлению он приложил счет за кормление и воспитание попугая в сумме одиннадцати рублей шестидесяти девяти копеек. Такая точность цифры вытекала из его долголетнего, опыта, в котором он осознал, что в высших инстанциях вызывают сомнение только счета, составленные в круглых цифрах, хотя бы эта цифра выражалась всего в одном рубле.
