Собрание сочинение. Том 1. Я буду писателем. Дневники. Письма - [30]
28 ноября. Первое посещение Екатеринодара по дороге в Одессу запомнилось мне как сквозь туман, зато Ростов, куда заехали мы на три дня к папиной сестре, Розалии, памятен до мелочей, стоит особняком, словно освещенный или светящийся изнутри. Именно тут я влюбился в двоюродную свою сестру, которой в то время было, вероятно, лет семь. Она была очень хорошенькая, с полными губками и пышными черными вьющимися волосами. Как я установил скоро, похожа она была на Топси из картинок к «Хижине дяди Тома». Старший ее брат Витя, тетя, ее муж, ласковый, но холодный, единственный лысый в этой пышноволосой семье, — всех осветила Лида. Она так поразила меня, что я и не думал выставляться перед нею, как перед другими красивыми девочками. Я только бродил за нею из комнаты в комнату да восхищался. Как я был умилен и растроган, когда она, укладываясь спать, почему — то заплакала в своей постельке! Чай мы утром пили вдвоем, только ее няня сидела с нами за столом. Эта высокая унылая женщина, к моему удивлению и даже негодованию, называла хлеб «падка». Она [нам] сказала, что просыпать хлебные крошки на пол — великий грех, за который Бог непременно накажет Вот этому я поверил. Это я запомнил навеки. Мне до сих пор тревожно, когда я вижу брошенную на землю корку или вижу, как сметают со стола прямо на пол и потом выметают хлебные крошки, перемешанные с мусором. Влюбившись, я немедленно понял и назвал то, что со мною произошло.
29 ноября. Что ещё я помню о Ростове летом, нет; весной 1904 года? Я, впервые пораженный любовью, несмотря на свою откро-; венность и прямоту, тут затаил и запрятал свое чувство так глубоко, что даже мамина сверхъестественная чуткость ничего ей не подсказала. Итак, мы прожили в Ростове два — три дня. У Браиловских я впервые в жизни увидел телефон и с глубоким интересом наблюдал за разговаривающими, но сам ни разу не поговорил. Телефон висел на стене. Слуховая трубка помещалась на крючке, а рупор был вделан в аппарат. Чтобы позвонить, надо было вертеть ручку. Я видел, как папа пытался соединиться с кем — то. Не снимая трубки, он называл номер в рупор, а потом прикладывал к нему же ухо. Когда я попытался указать отцу на его ошибку, он резко оборвал меня. Мы ходили гулять с Лидой. Однажды я гулял с Витей, и на обратном пути он стал уверять меня, что идти нам до дому чуть не целый час. И вдруг подвел меня к знакомой двери. Вот и все, что я помню. Мы поехали дальше к Одессе, а папа вернулся обратно в Майкоп.
5 декабря. Я забыл рассказать в свое время, что, когда мы подъезжали к Ростову, матросская шапочка слетела у меня с головы. Я закричал: «Стойте, стойте!», но поезд не остановился. Из Ростова я ехал в Витиной старой шапке, котиковой, — зачем она мне понадобилась летом? Неужели я ходил в ней по одесской жаре? Но я отлично помню и самую шапку, и разговоры о том, что она настоящая котиковая, и о том, что такое морской котик. Если я не узнал Москву моих детских лет; когда увидел ее студентом, то Одессу 904 года я сразу узнал в 36 году. Через тридцать два года, цдя от Приморского бульвара налево, я легко нашел улицу, где мы жили, и даже как будто и дом, в котором снимали мы комнату. Правда, Москву я в детстве проехал только с вокзала на вокзал, а в Одессе мы жили месяца три. Впрочем, начну по порядку, как ни трудно мне это сейчас: до четырех ночи я переписывал либретто сценария. Итак, мы приехали в Одессу. Мне запали в душу слова отца, сказанные Ольге: «Ты увидишь большой город». И в самом деле, уже от вокзала начались дома, правда, закопченные и безрадостные, но высокие, так что я мог сказать Оле: «Видишь?» Дня два прожили мы в гостинице, которую помню смутно, но зато очень отчетливо вижу во сне. Тут я сразу ее узнаю и безошибочно понимаю, что я в гостинице с балконом, выходящим на площадь ще — то возле Пале — Рояля, может быть, и в самом Пале- Рояле. Затем сняли мы просторную комнату в тихой немецкой семье, состоящей из матери и дочери — гимназистки. Квартира была в первом этаже, окна ее выходили во двор с круглым сквериком посередине. И вот началась длинная, летняя, приморская, одесская жизнь, тоже совсем отличная от майкопской. Засыпая и просыпаясь, я слышал стук подкованных копыт по мостовой. Этот ушедший в прошлое веселый шум сразу напоминал мне, что я в большом городе.
6 декабря. Улицы в Одессе были такие оживленные, что мне все чудилась впереди толпа, которая смотрит на «происшествие». Этот отдел я читал в газете и мечтал своими тазами увидеть пожар, столкновение конки с извозчиком, поимку неизвестного вора или нечто подобное. Но, увы, толпа впереди вечно оказывалась, когда мы к ней приближались, кажущейся, просто те же прохожие сливались вдали в одно целое. Вот так мне трудно выразить самые простые вещи. В фургонах развозили искусственный лед — таскали его куда — то белыми длинными брусками. Лошади в Одессе носили шляпы с прорезями для ушей. Для собак были устроены под деревьями железные корытца с водой. (Впрочем, может быть, я увидел их впервые в Зб-м году.) Веселые, оживленные одесские улицы, деревья, коричневая мостовая на Дерибасовской, которую я, с маминых слов, считал шоколадной и все боялся спросить, не пошутила ли она, и свет, свет, солнце, жара, которая только веселила меня. И фруктовые лавочки, то в подвалах, то в ларьках, сначала с черешнями, которые мама, к моему удивлению, считала безвкусными, а потом с вишнями, которые я, к маминому удивлению, считал кислыми, и, наконец, с яблоками, грушами, дынями, арбузами. Обожал я киоски с газированной водой, но, увы, она оказалась подозрительной, и я любовался издали струей, бьющей в высокий стакан. Мама подозревала, что газированная вода приготовляется из сырой. Иноща над толпой показывались синие и красные воздушные шары, двигалась, покачиваясь и сияя на солнце, их великолепная, огромная, но легкая гроздь. С ними я просто не знал, что делать. Мне мало было держать шарики в руках, мало было глядеть на них, они вызывали жажду — чего? Я не знаю до сих пор. И эта жажда радовала меня. Шары, плывущие над толпой, вызывают до сих пор ясное, всегда одинаковое, сильное душевное движение, имени которому я не в силах найти.
