Собчачья прохиндиада - [16]

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В зале центра рукопашного боя полукругом вытянулся строй в разбойно-пятнистой униформе. Из полутемного коридорчика «патрон» своей излюбленной походкой развязной пожилой цапли влетел в ярко освещенное помещение и споткнулся, словно срезанный пулей, о дружный крик: "Здравия желаем!", после которого каждый стоящий в строю выхватил из-за спины пустую водочную бутылку и шандарахнул ею себя по башке. Помню, бутылки разлетелись вдребезги, усеяв весь пол битьем, а головы — нет. Собчак аж присел и замер, дико озираясь посреди зала, словно волк, случайно забравшийся вместо овчарни на колокольню сельской церкви в момент, когда грянул звон главного колокольного калибра, зовущий ко всенощной службе. Сперва он не знал, что и говорить, а затем попытался взять себя в руки и своим обычным суконно-пламенным языком решил поведать собравшимся, например, о "путях развития демократии в СССР в сравнении с другими развивающимися странами", но тут же сбился, ощутив нелепость темы и места, однако, быстро очухавшись, простецки попросил впредь беречь стеклотару, нехватку которой город уже ощущал. Офицеры, не обращая внимания на «патрона», принялись по команде крошить друг друга ногами и кулаками, вертясь вокруг него и демонстрируя такой неподдельный драчливый энтузиазм, что мне за Собчака стало неспокойно. Ему с лихвой хватило бы одного случайного удара любого из них, поэтому я решительно выхватил высокого гостя из этой, уже чуть окровавленной, круговерти. Наш уход никто из дерущихся, похоже, не заметил, что свидетельствовало о серьезности намерений участников схватки в этом междусобойчике.

Мы вышли во двор института и направились в противоположный угол обширной территории, к бане. Собчак продолжал сокрушаться по разбитым бутылкам, сожалея о крепости голов.

Ставшие в последнее время довольно частыми походы с «патроном» в баню я ценил и старался не пропускать. Собчак не пил, чтобы бывать пьяным, поэтому баня стала единственным местом его психического раскрепощения. Под ударами веников, в клубах пара, сильно ароматизированного припасенными мною разными травяными настоями, повседневная несменяемая маска «патрона» растворялась, словно болотная ряска, обнажая порой трясину собчачьего сердца. Отсюда ценность любого банного разговора в силу его почти искренности была несоизмеримо выше всей вместе взятой изрекаемой им постоянно и повсеместно лжи. Темы после распарки обсуждались всякие: от достоинств отдельных частей тела приглянувшейся ему официантки до эпохи явления "феномена Собчака" современникам и причин почему-то не очень сильно ощущаемой бурной радости человечества по поводу такого всевышнего благоволения. Откровенные и частые подозрения «патрона», что он принадлежит всему человечеству и что его возможная смерть от сердечного недуга, предсказанная хитрым Куликом, может стать катастрофой для населения планеты, Собчака сильно угнетали, а меня забавляли. Но тем не менее я решил для успокоения размагнитить «патрона» от куликовских чар при помощи заехавшего в Ленинград и подвернувшегося под руку известного оракула, "мага астрологии" Паши Глобы, которого как-то за ужином мне пришлось долго уговаривать заявить в очередных своих телепредсказаниях о будущих "долгих летах" «патрона», для убедительности сославшись, скажем, на "зашедшие друг за друга" близкрутящиеся планеты или еще какие-либо неприятности в созвездии, к примеру, Рака. На следующий день после вечернего телепрорицания Глобы радости Собчака не было предела. О моем же участии он не догадывался, поэтому, воодушевившись, вместо активизации в работе стал сильнее и чаще париться, уже невзирая на учащающийся при этом пульс.

Время, проводимое в банях, зачастую мною использовалось для доведения кругозора «патрона» до необходимого его должности радиуса. В этой связи приходилось, с учетом известного статистического материала, порой делать социально-экономические срезы исторически сложившегося городского потенциала. Надо отметить: Собчак первое время город не то чтобы не знал, он просто был в этом смысле абсолютно стерилен и воспринимал Ленинград только по адресам вузов, где подхалтуривал, да по маршрутам известного ему транспорта, и то в радиусе одной, максимум двух трамвайных остановок. Такая «осведомленность» "патрона" о субъекте своего управления меня сильно обескураживала. Почти ежедневно приходилось пожинать плоды этого незнания и общей его подавляющей некомпетентности. Дело в том, что есть такие показатели жизнедеятельности городского организма, которые у главы города должны быть постоянно просто на слуху. Например, если известно, что ежедневное хлебопотребление горожан составляет в среднем, скажем, 1000 тонн, то доклад о наличии в городе на складах в запасе 3000 тонн муки должен вызвать мгновенную тревогу, а не радость ее значительным в понимании простого обывателя количеством. Также сообщение о возрастании потребления того же хлеба, скажем, в два раза должно свидетельствовать об опасном нарушении продовольственного баланса и всех вытекающих производственных зависимостей с известными специалисту в обозримой перспективе последствиями. Все это было для «патрона» "темным лесом", где он порой даже ленился плутать. Отсюда непомерность его самодовольных телевосторгов по поводу, например, поставки в город к какому-нибудь празднику 100 тонн апельсинов. Об этом он с посрамляющей критиков гордостью заявлял как о блистательном личном вкладе в продовольственное обеспечение горожан, явно не отдавая себе отчет, что всего 100 тонн будут, скорее, свидетельствовать не о наличии в городе апельсинов, а просто о невозможности их купить. Ведь даже без учета населяющих область и приезжих один килограмм их будет приходиться на более чем 50 жителей, то есть человеку с грехом пополам может достаться по трети одной дольки. Поэтому подобное заявление вполне могло вызвать интервенцию магазинов и умерщвление людей при давке в очередях, а посему вместо восторгов и самовосхваления от таких публичных выступлений нужно бывало воздерживаться. Вот так примерно или похоже был инициирован в середине 90-го года известный ленинградцам табачный бунт, когда, благодаря постоянным неосмысленным публичным сообщениям о по чьей-либо вине не поставляемого в город табака до курильщиков наконец дошло, что в конечном счете команда, возглавляемая Собчаком, может их полностью оставить без курева. После чего все рванули по магазинам и в драку расхватали все попавшее под руку, превратив временный перебой с наличием табака в устойчивое его отсутствие, чем предопределили резкий скачок цен в следующий период, на котором кто-то заработал десятки миллионов долларов. Причем именно долларов, ибо массовое недовольство горожан, вылившееся в беспорядки даже на Невском, а также в ряде других мест вокруг табачных магазинов, враз сняло, ввиду срочности и важности проблемы, все разумные контрольные параметры и ограничения с закупочных цен при заключении контрактов на закупку сигарет за рубежом, чем тут же воспользовались проконсулы Собчака, которым он это поручил. В ту пору я был убежден, что этот табачный катаклизм возник в городе сам собой, ну уж во всяком случае без участия «патрона». Время указало на мою безграничную наивность и недооценку криминального дара Собчака вкупе с его почти что маниакальной страстью к получению любыми путями личных доходов, не облагаемых налогами по причине таинства их извлечения. Эта афера с табаком была организована и осуществлена безупречно. В анналах уголовных историй она сможет занять достойное место под кодовым названием "Операция «Дым», причем не только в связи с исчезновением курева в городе, но и с полной невидимостью следов организатора. После резкого повышения стоимости табака, связанного с его отсутствием (закон рынка), но спровоцированного самими же курящими, правда, управляемыми умелым и невидимым дирижером, можно лишь догадываться, кому утекла львиная доля денег от разницы цен, выуженной из карманов облапошенных курильщиков. Еще нужно добавить, что это дельце с "сигаретными долларами" могло не выгореть, если бы отечественная промышленность работала хотя бы в околоплановом режиме, поэтому деятельность ленинградской табачной фабрики имени Урицкого и других была в намеченное организатором время умело и полностью парализована.