Собаки - [20]

Цера являла действительно зрелище поразительной, ужасающей красоты. Ощетинившись, захлебываясь пеной, в то время, как охотник целился, она то умоляюще лаяла, то смотрела на него с человеческим выражением в молящих глазах.

Но тотчас приступ возмущения и бешенства овладевал ею. В порыве ярости, с широко раскрытой пастью она бросалась на своего врага с такой силой, что, казалось, оторвет себе голову или вывернет дерево, к которому была привязана… В бессильном бешенстве хватала она зубами сдерживавшую ее цепь и, словно убеждаясь в безнадежности своих усилий, на каждый новый выстрел отзывалась диким, полным тоски и отчаяния воем: а-у-у-у…

— Какое великолепное животное! Тигрица!.. львица!.. — говорил довольный охотник, закидывая на плечо ружье.

— Вы находите? — прорычал корзинщик. — Как бы то ни было, вы сделали свое дело, а я выполнил ваши условия… Мы квиты, не правда ли? Ну, а теперь, — прибавил он тоном неумолимого приговора, — удирайте во все лопатки, потому что я сейчас спускаю свою собаку… Это мое право, надеюсь…

Охотник побледнел и задрожал.

— Как? Что такое? — заработал он. — Вы не смеете. Это убийство! Преступление!.. Я буду звать на помощь…

В то же время глаза его торопливо шныряли в поисках убежища… Ничего! Ни жилья вблизи, ни даже дерева, достаточно высокого, чтобы взобраться на него… Он топтался беспомощно на месте, словно земля под ногами его была утыкана гвоздями, и лихорадочно шарил в карманах и патронташе, хотя знал хорошо, что у него не осталось ни денег, ни зарядов, — ничего, что могло бы спасти его…

— Слушайте… я дам вам расписку… на сто… на тысячу франков… берите сколько угодно… все мое состояние…

— Нет, — произнес невозмутимо корзинщик, — с меня довольно ваших денег, и вы научили меня не уступать…

Цера бешено кружилась на цепи, разъяренная близостью своего врага. Корзинщик сделал движение по направлению к ней. Охотник с решимостью отчаяния вцепился в него. Тот оттолкнул его и, нахмурив брови, отрезал твердо и бесповоротно:

— Слушайте. Делаю вам последнюю уступку: даю вам четыреста шагов вперед, вон до того поворота… но только бегите живо… живо бегите. Иначе я не стану ждать…

Мешкать было нечего… Охотник бросил последний взгляд, взгляд ужаса на зияющую пасть зверя, на его острые белые клыки, и стремглав, как сумасшедший, бросился прочь…

Когда он пробежал условленное расстояние, за ним вдогонку кинулась Цера, подымая пыль громадными скачками.

Семья корзинщика с высоты повозки наблюдала, как быстро сокращалось расстояние между человеком и зверем, и слышала, как редкий и глухой лай собаки переходил мало-по-малу в частое взвизгивающее тявканье, похожее на захлебывающееся истерическое тявканье гончих, догоняющих зайца.

Беглец ощущал приближение животного, чувствовал близкую неизбежную гибель. И вот из груди его на бегу начали вырываться такие же дикие звуки, вопли стихийного, животного ужаса. Голоса преследователя и преследуемого сливались в мрачный безумный концерт, настолько ужасный, что мальчик лет шести, пасший на пути их овец, в испуге бросился в сторону, ища спасения, и упал в глубокую, полную воды, торфяную яму, тянувшуюся вдоль дороги.

В этот момент собака поравнялась с местом происшествия. Каких-нибудь два-три десятка шагов отделяли ее от врага. Но что вдруг случилось с ней? Почему торжествующее, победное тявканье сменяется неожиданно визгом сокрушения по ускользающей добыче? Почему, словно налетев на пылающие уголья, пытается она вдруг остановится и, не удержавшись с разбега, перевертывается несколько раз, как смертельно подстреленная?

Она быстро вскакивает на ноги и вот она уже в воде, схватывает мальчика и вытаскивает его на траву, стоит над ним, и, обдавая лицо его палящим дыханием, быстрыми и сильными взмахами языка слизывает со лба его мокрые пряди велось, закрывшие его глаза… Затем принимается теребить зубами его платье и руки, стараясь привести его в чувство…

И когда наконец мальчик встает на ноги, она бросает взгляд в том направлении, где скрылся охотник, и быстро-быстро возвращается назад к своим детям, оставленным там, в повозке, назад, на рабство и муку…

БЕК

Рассказ Джека Лондона

«Почтовый поезд», везший со всех концов света известия людям, искавшим золота чуть ли не близ полюса, прибыл в Клондайк. Он состоял из собак, запряженных в сани. В плохом они были состоянии — измученные, изнуренные долгой дорогой. Даже Бек — гордость и вожак всей стаи, весивший пятьдесят пять кило, — спустил свой вес до сорока пяти кило. Это было не удивительно: в течение пяти месяцев собаки прошли две тысячи пятьсот миль. Когда животные прибыли наконец на место назначения, они едва волочили ноги, слабо натягивая постромки на спусках. Собаки никуда больше не годились, и их решено было продать.

Прошли три дня, в течение которых Бек и его товарищи еще больше обессилели, а на четвертый день явились два человека и купили их вместе со сбруей за бесценок. Одного из покупателей звали Халь, другого — Чарльз. Когда Бека с товарищами привели в палатку новых владельцев, то он сразу увидел, что все здесь очень неряшливо и беспорядочно: палатка была кое-как натянута, посуда валялась грязная и все кругом было в чрезвычайном беспорядке. Из палатки вышла молодая женщина. Мужчины звали ее Мерседес; это была жена Чарльза и сестра Халя.