Собаки и демоны - [31]

Эта система бросала вызов Западной экономической теории, но она блестяще работала в Японии в течение первых лет после Второй мировой войны, позволяя Японии поддерживать саму  себя изнутри. Карел ван Волферен назвал систему «кредитным заказом»; важно понимать, что она действительно достигла большого успеха, превратив Японию через несколько десятилетий во вторую по величине индустриальную силу в мире. Южнокорейцы скопировали систему кредитов Японии и таким образом стали одним из «азиатских Тигров».

Эта новая парадигма капитализма, казалось, одержала победу над старомодными Западными ценностями, такими как закон спроса и предложения. Был только один небольшой недостаток. Как Найджел Холлоуэй и Роберт Зиелинский писали в 1991 году, «Конкурентоспособные преимущества, которые японские компании получают от их фондового рынка, зависят от единственного фактора: цены акций должны повышаться». Министерство финансов делало все, чтобы поддержать этот рынок: акции, которые не давали никаких дивидендов, недвижимое имущество, которое не производило потока наличности, долги, которые компании никогда не должны были возмещать и бухгалтерские балансы, которые по закону скрывали потери и долги. При таком рынке ни одна японская компания никогда не могла обанкротиться. Это было предметом зависти для развитого мира.

Это было питанием для экономики, но это также было схемой Понци. Работа схемы Понци хороша, пока деньги удерживают течение; если поток останавливается или замедляется, начинаются проблемы. Во время периода высокого роста, который продлился до конца 1980-ых годов, финансовая система Японии казалась неукротимой. Экономика выросла до годового показателя 4 - 6 процентов настолько надолго, что все приняли как очевидное, что это продолжится вечно. Когда в начале 1990-ых годов рост замедлился до 1 процента, система начала разваливаться.

Целью хитрости Министерства финансов для финансового мира Японии был мир или скорее застой. Никакой банк никогда не мог потерпеть неудачу; никакой инвестор никогда не мог проиграть, играя на фондовой бирже. Всюду картели и монополии управлялись устойчивой рукой бюрократов. Это стремление к миру без каких-либо неожиданностей являлется таким сильным фактором в традиционной японской культуре, что Закон «Никаких Неожиданностей!» стоит на первом месте в моем личном рейтинге десятки Законов японской жизни. Нет лучшего примера этого закона, чем чайная церемония, где детализированные правила определяют заранее каждый небольшой поворот запястья, размещение каждого объекта и каждое произносимое слово. Никакое другое общество никогда не доходило до таких крайностей, чтобы обуздать спонтанность. На индустриальной арене служащие редко меняют компании; маленькие проекты не бросают вызовов крупным фирмам. Берега реки и побережья одеты в броню из бетонных плит, чтобы принять меры против любых нежелательных неожиданностей от природы.

Закон «Никаких Неожиданностей» говорит о том, что люди считают трудным отойти от  неудавшейся политики и сократить потери, процессы, которые мы можем видеть в работе многих областей в Японии. Неспособность сократить потери лежала в основе скандала Банка Дайва в июле 1995 года, когда американская Федеральная Резервная система обнаружила, что Дайва скрыл $1,1 миллиарда производственных убытков от федеральных властей. А также скандал «Сумитомо трейдинг» в октябре 1996 года, в котором торговец медью в Великобритании потерял  свыше на $2,6 миллиарда. Оба случая вовлекли растущую серию «плохих» продаж, которые продлились годы – а в случае Дайва больше десятилетия. Ни торговцы, ни их компании-учредители не смогли остановить процесс на ранней стадии.

Подверженные традициям считают, что священное слово «Ва» (мир или гармония) отражает окончательный идеал Японии. Они даже предлагают использовать «Ва» в качестве альтернативного названия самой Японии. Первая национальная конституция, провозглашенная принцем Шотоку в 604 году, началась со слов: «Гармония [Ва] должна быть оценена и всяческая экстравагантная оппозиция должна быть предотвращена». Применительно к двадцатому веку, это звучит примерно так: «рыночные силы» для «экстравагантной оппозиции». То есть жажда мирного Золотого Века, когда каждый знает свое место, и все человеческие отношения работают как часы - тихая гармония феодальной эры. Романист Ихара Сэйкэку говорит о Японии семнадцатого столетия: «С весенними бесшумными бризами и без намека на рябь в четырех морях».

Проблема состоит в том, что фактически мир действительно изменяется, а несгибаемые системы остаются все более и более удаленными из действительности. Маленькие потери скапливаются, выливаясь ливнями убыточности, как Банк Дайва и Сумитомо трейдинг. Красивая фондовая биржа, любовно спроектированная тысячей умных устройств, чтобы цены всегда росли, в результате потерпела самый большой банковский фиаско, который когда-либо видел мир. Но тоже «с завихрением»: в банковских фиаско в других местах, как правило, гибнут банки; в Японии – лишь за немногим исключением, ведь правительство не может этого позволить. В общем, страна заплатила цену другими способами.