Ну вот. Все снова собрались в гостиной, она же столовая, она же «ливинг». Все выжидающе смотрят на Пса.
– Ну что, – говорит Гиеныч, – с чего начнём?
Пёс окидывает все вокруг оценивающим взглядом. Он затрудняется в выборе.
– Может, с этого? – предлагает Гиеныч.
И небрежно сталкивает с каминной полки пепельницу поддельного хрусталя на предкаминную плиту фальшивого мрамора. Пепельница – вдребезги.
Это сигнал.
Итальянец поднимает переднюю лапу. Выскакивает его единственный коготь. И десять кошек одним прыжком оказываются под потолком, вцепляются в занавески. Повиснув всей тяжестью, они медленно съезжают вниз под треск раздираемой ткани. Занавески в клочья, а кошки принимаются за чехлы кресел.
– Поберегись!
Это предупреждают Жермен и Факир. Они просунули морды между посудным шкафом и стеной и протискиваются дальше. Вот они целиком скрылись за шкафом и повторяют предупреждение:
– Осторожно, все разойдись!
Шкаф накреняется, выпрямляется, снова накреняется и наконец рушится на угол стола, который подламывается под его тяжестью. Можно подумать, рухнул целый дом.
– Да ну вас! – разочарованно говорит Гиеныч, – Куда веселее бить тарелки по одной.
– Хочешь побить тарелки? Пошли в кухню, – радушно приглашает Пёс.
В самом деле, гораздо веселее. В кухне пол кафельный. Тарелки разбиваются об него с очень красивым звоном. Тарелки и стаканы. Стаканы и бутылки. Бутылки с вином, которые Потный перенёс сюда из подвала, опасаясь, что там их могут украсть. Старый пудель, молчаливый и дотошный, открыл дверку духовки. Сдвинув лапы вместе, он сосредоточенно прыгает на ней, пока она не отваливается. Жермен проделывает то же самое с дверью холодильника, которую он бодает лбом раз за разом вплоть до победного конца. От винных паров всем становится очень весело. Когда они возвращаются в столовую-гостиную-«ливинг», там метёт метель! Кошачья команда потрошит последние подушки. Это восхитительное зрелище, и Итальянец мечтательно любуется им. Тем временем Египтянка прилежно листает «Большую энциклопедию деревьев и цветов». Лизнув лапку, она переворачивает страницу. Потом другой лапкой вырывает ту, что прочла. Прочла она уже несколько сотен. Пёс на миг замирает, созерцая всю картину. Жермен серией коротких ударов головой выбивает одно за другим все оконные стёкла. Он работает методично, терпеливо и чисто. Кошки процарапывают поперечные полоски на грампластинках Потного. Гиеныч потихоньку кивает Итальянцу на телевизор.
Итальянец одобряет. Гиеныч проскальзывает за телевизор, задирает лапу и щедро поливает внутренность аппарата. После чего все усаживаются перед экраном, и Итальянец врубает ток. Эффект великолепный. На экране вспыхивает звезда всех цветов радуги, потом глухой взрыв, из телевизора вырывается густой чёрный дым, а потом уже никто ничего не видит. (Этажом ниже, в телевизоре консьержки, японская авиация атакует американский порт Пирл-Харбор примерно с такими же результатами.) Густая сажа оседает на стенах и впитывается в ковёр; все кашляют, трут глаза и обнаруживают, что стали чёрными, как трубочисты. Превосходный повод для коллективного купанья в ванне, которую Гиеныч уже наполняет. Пока все плещутся и брызгаются, Гиеныч с помощью боксероподобного Жермена и волкообразного Факира загружают стиральную машину. Но не бельём. Они пихают в неё ножи, вилки, обувь, всякие безделушки, банки с вареньем и гантели Потного. Пуск. Грохот такой, что все удирают в спальню Потного и Перечницы. Об атласное покрывало вытираться не очень удобно, но одеяла и простыни вполне для этого годятся. А потом платяной шкаф, успешно вскрытый, предоставляет всё, что нужно, чтоб превратить вечеринку в бал-маскарад. Одежда идёт нарасхват. Египтянка задрапировалась в свадебную фату. Она неотразима. Во всяком случае, именно это читается во взглядах Итальянца, который, со своей стороны, нашёл себе в теперь уже опустевшем шкафу настоящий галстук-бабочку. А кстати, куда это подевался Художник?
– Художник! Эй, Художник! – окликает Гиеныч.
Тишина. Все прислушиваются. Никакого ответа. Пролетает тихий ангел.
– Я, кажется, знаю, чем он занят!
Жермен выбегает в коридор.
Все за ним. Этот миг и выбирает стиральная машина, чтоб взорваться. На полном ходу. Все кидаются на пол, прикрывая голову лапами. Со свистом разлетаются ножи и вилки. Некоторые потом обнаружатся воткнутыми аж в потолок. В последней металлической судороге машина изрыгает лужу варенья и выплёвывает гантели, которые, срикошетив о стены, разбивают раковину и падают в ванну, эмаль в которой идёт трещинами. Пёс наконец решается открыть глаза. Первое, что он видит – это сидящий прямо перед ним Гиеныч, в груди которого торчит нож с роговой рукояткой.
– ГИЕНЫЧ! – вопит Пёс.
– А? – отзывается Гиеныч.
– Нож, – лепечет Пёс, – у тебя нож в груди…
Гиеныч опускает глаза, видит нож, говорит: «Надо же, правда…» – и падает мёртвым.
– НЕ-Е-ЕТ! – Пёс вне себя кидается к Гиенычу.
Но Гиеныч, хохоча, отводит в сторону лапу. Нож падает. Опять розыгрыш. Обхохочешься.
Теперь все собрались у двери в комнате Пом.
– Эй! Художник! – окликает Жермен. – Можно входить?
Молчание.
