Собака - [5]

В ту ночь я не спал. Дед молчал, не отрываясь глядел на пылавший в камине огонь и чему-то улыбался.

29 октября ему стало плохо. Я приподнял его в постели и обложил подушками.

- Идет, идет, она, благословенная, но очень уж медленно идет... проговорил он.

30 октября дед снова подозвал меня:

- Приготовься, сынок... Завтра она дойдет до сердца... Ты не волнуйся... Все, что нужно, сделают соседи... Жаль только, нет у нас в доме женщины, некому оплакать меня.

1 ноября в полночь дед слез с постели и стал посередине комнаты.

- Гогита, я увидел его! - произнес он со страшной скорбью в голосе.

- Кого, дедушка? - спросил я, вскакивая с постели.

Дед навалился на стол, потом стал медленно сползать вниз и вдруг опрокинулся навзничь.

- Дедушка! - крикнул я. - Дедушка!

Дедушки больше не существовало.

Все произошло так, как хотелось моему доброму, мудрому деду...

Я оделся, открыл все двери и окна и вышел на балкон.

Наступило утро 2 ноября.

На холодном и блестящем как зеркало небе одна за другой гасли звезды.

Я спустился во двор, босиком прошелся по росистой траве. Холодная дрожь пробежала по телу... Шумели неубранные стебли кукурузы... Проходя мимо грушевого дерева, я машинально нагнулся, подобрал и откусил грушу и только тогда почувствовал, что во рту у меня пересохло.

Спокойно, не спеша я распахнул ворота, пересек дорогу, подошел к соседскому плетню и позвал:

- Маргалита!

Никто не отозвался, было еще очень рано. Я позвал громче.

Скрипнула дверь, и на балкон вышла заспанная женщина.

- Кто там?

- Это я, Гогита!

- Чего тебе?

- Спустись во двор, дело у меня.

- Ты что, пьян, парень?

- Умер дедушка, Маргалита... И некому его оплакать... Я прошу тебя...

- Да что ты говоришь!

- Да, умер дед. Прошу тебя, Маргалита, не откажи!..

Не сказав ни слова, Маргалита - непричесанная, босая - сбежала вниз по лестнице. Когда мы подошли к нашему дому, я пропустил ее вперед. Женщина ступила на лестницу, но вдруг остановилась и в замешательстве обернулась ко мне.

- Не бойся! - сказал я тихо и присел прямо на влажную траву.

Маргалита поднялась на балкон, повернулась лицом к деревне и распустила волосы...

Дедушку хоронили в воскресенье, 4 ноября 1943 года.

Народ стал подходить после полудня. Шли группами - по признаку родства или местожительства. Перед каждой группой следовали плакальщицы и двое детей со стружковым венком в руках.

Мои ближайшие соседки, взявшие на себя все хлопоты по устройству похорон, оплакивали скорее меня, чем деда:

- Несчастный ма-а-льчик, как же ты проживе-ешь один-одине-е-е-шенек, сирота бе-е-едненький!..

Я стоял у дверей с черной повязкой на руке и степенно, без слез и стонов, отвечал на рукопожатия соболезнующих.

- Ты поплачь, поплачь, Гогита, легче станет! - шепнула мне на ухо Маргалита. Я согласно кивнул головой.

Балкон, двор и даже дорога были полны людей. Стояли, судачили, делились новостями, спорили, кое-где даже смеялись...

Вдруг в толпе что-то произошло. Сперва она зашумела, потом наступила мертвая тишина. Люди расступились, и в образовавшемся коридоре показалась лохматая, грязная, с приставшими к шерсти шариками чертополоха Собака. Не глядя на людей, не обращая ни на кого внимания, Собака проследовала через весь двор, поднялась на балкон и заглянула в дедушкину комнату. Не найдя там никого, она вошла в зал, приблизилась к гробу, встала на задние лапы, передними уперлась в тахту, вытянула шею и... замерла. Долго смотрела Собака на спокойное, доброе и красивое лицо деда, потом повернулась, подошла ко мне и молча улеглась у моих ног.

- Слава тебе, господи! - вырвалось у кого-то.

И тут я не выдержал, закрыл лицо руками и громко зарыдал.

Около пяти часов дня произошло другое чудо.

В комнату вошел Бадриа. Увидев лежащую у моих ног Собаку, он вздрогнул, но быстро овладел собой и с приличествующим обстоятельствам выражением лица направился ко мне. Собака вскочила, ощетинилась, оскалила зубы и сердито зарычала.

Бадриа отступил, Собака сделала шаг вперед.

- Но, но, пошла! - проговорил побледневший Бадриа.

Собака глядела на него налитыми злобой глазами.

- Дай же поплакать над человеком! - попытался улыбнуться Бадриа.

Собака зарычала громче и приблизилась к нему.

- Скажи ей что-нибудь! - обернулся ко мне растерявшийся Бадриа.

"А она знает! Знает, да не может сказать!" - вспомнил я слова деда и сказал:

- Бадриа, уйди из моего дома!

"Если ты всегда будешь поступать так, трудно тебе придется в жизни", - вспомнил я слова деда и все же повторил:

- Уйди, Бадриа, из моего дома.

Бадриа ушел.

Утром меня разбудил какой-то шум. В одном белье я выскочил на балкон.

- Гогита, уйми проклятую собаку, чуть не загрызла нас! - кричали пришедшие за стульями соседи.

...Я окинул взглядом свое село.

Над домами вились легкие белые струйки дыма.

Пели петухи.

Мычали коровы.

Блеяли козы.

Кудахтали куры.

Из-за Концхоулы поднималось солнце.

Тело мое наполнилось теплом, и в ушах зазвонили веселые колокола.

В моем дворе лаяла собака.