Собака - [3]

Мамаладзе вздохнул и достал из мешка топор.

Я быстро отвернулся и пошел домой.

Выслушав мой рассказ, дед невольно поморщился.

- Нехорошее это дело! - сказал он и взглянул на беззаботно развалившуюся у его ног Собаку.

Вечером зашел к нам сосед Бадриа и попросил у деда ружье.

- Зачем тебе ружье, Бадриа? - спросил дед.

- Застрелить свою собаку.

- В чем она провинилась?

- А ты разве не знаешь? Вчера чья-то собака напала на наших собак. Да ты же слышал, парень, что сказал хозяин того пса! Ребенка, говорит, покусала.

- Но он не говорил, что собака бешеная! - ответил я.

- Дурак! Разве нормальная собака тронет хозяйского ребенка? - спросил Бадриа.

Я промолчал.

- Для такого дела я тебе ружье не дам! - отрубил дед.

- Чем же ее убить?

- Колом.

- Что я, зверь какой-нибудь? - обиделся Бадриа.

- Тогда как хочешь...

Бадриа ушел.

- Ночью запри пса в сарае! - приказал дед и ласково погладил Собаку.

Первый выстрел-и душераздирающий визг собаки раздался во дворе Аслана Тавберидзе.

- Какое сегодня число? - спросил меня дед.

- Двадцать третье августа.

- Наступила Варфоломеевская ночь! - проговорил дед.

За первым выстрелом последовали второй, третий, четвертый... Со всех сторон доносились звуки выстрелов, лай и вой собак, крики мужчин, вопли женщин, плач детей, мычание скота. Громыхнуло во дворе Бадриа, затем - у Алистарха и наконец грянуло под боком, у соседа Макариа. Визг собаки оглушил меня.

- Несчастная собака!.. Пока Макариа перезарядит свою допотопную кремневку, измучается животное! - простонал дед и закрыл уши дрожащими руками.

Целый час продолжалось это неслыханное, безжалостное истребление собак. Целый час гудело и шумело село. И все это время наша Собака, запертая в сарае, со злобным лаем и рычанием бросалась на дверь, скребла ее когтями.

Постепенно все стихло. Грохнул вдали последний выстрел, и наступила мертвая тишина.

- Э-ге-ге-ге-ей! - раздался вдруг чей-то победоносный крик.

- Все. Кончилось... Боже великий, прости нам грехи наши тяжкие... вздохнул дед.

...Наступило утро.

Пропел петух.

Замычала корова.

Заблеяла коза.

Закудахтали куры.

Из-за Концхоулы поднялось солнце.

Все было как обычно, и все же то утро было необычным.

Селу чего-то не хватало - незаметного, обыденного, но привычного, близкого, родного чего-то. И когда на проселочной дороге между изгородями показался Аслан Тавберидзе с топором на плече и за ним вприпрыжку не бежал его вислоухий Тузик, я понял: этой неотъемлемой частью, этой плотью от плоти и кровью от крови села была собака - обыкновенная сельская дворняжка.

Утро 24 августа 1943 года в моем селе наступило без собаки...

...Весь день наша Собака не выходила за калитку, не ела, не лаяла. Она лежала у ног деда с закрытыми глазами и вытянутыми лапами. Если б не равномерно вздымавшийся и опускавшийся живот, Собаку можно было принять за мертвую.

- Ну, как она? - спросил я деда.

- Переживает вчерашнюю ночь, - ответил он. - Ничего, скоро все забудет. - Он погладил Собаку. Она не шелохнулась.

Под вечер опять появился подвыпивший Бадриа.

- Добрый вечер, Спиридон! - поздоровался он.

- Здравствуй, Бадриа! - ответил дед, но по двор гостя не пригласил.

- Спиридон! - начал Бадриа смущенно. - Народ... того... недоволен... Во дворе Спиридона, говорят, вчера не было стрельбы...

- А что, разве кончилась война? Или вернулся мой Арсен? Или вчера была новогодняя ночь? В честь чего бы мне стрелять? - спросил дед.

- Спиридон, не обижай село ради собаки... Убей пса. У нас ведь собаки были не хуже твоей. Или ты один нашелся такой добрый?

- Нет, Бадриа, не бывать тому, чтобы у моего гроба не выла собака!

- Смотри, Спиридон! Не дай бог, но если пес взбесится и покусает моих детей, спалю твой дом и тебя заодно! - пригрозил Бадриа и ушел, пошатываясь.

Было уже темно, но я заметил, как побледнел дед.

- Бадриа! - крикнул он.

Бадриа обернулся.

- Слушай меня, сопляк! Придержи-ка язык и будь осторожен, иначе погрею я свои старые кости на пепелище твоего дома! Понял?

Не знаю, что подумал остолбеневший Бадриа, но будь на его месте я, в ту ночь не сомкнул бы глаз: всем было известно, что слово деда никогда не расходилось с делом.

...Было около полуночи, когда в дальнем конце нашего двора раздались подряд два выстрела. За ним последовал жалобно-злобный лай Собаки. Вскочив с постели, я схватил ружье и помчался к месту выстрелов. Кто-то быстро продирался сквозь кусты. Потом я услышал шаги убегавшего человека.

Собака лежала у плетня и тихо скулила. Я взял ее на руки и бегом вернулся домой. Дед успел зажечь коптилку и теперь сидел на козьей шкуре у камина. Он осмотрел рану Собаки, промыл ее спиртом, посыпал табаком и крепко перевязал.

- Ничего страшного, - сказал дед, - кость не задета.

Он вопросительно взглянул на Собаку. Собака выразительно взглянула на деда.

- Кто стрелял? - спросил меня дед.

- Не знаю...

- А она знает! Знает, да не может сказать! - Дед покачал головой и смахнул слезы с глаз Собаки.

Утром дед попросил вывести его на балкон. Собака, хромая, поплелась за дедом и улеглась у его ног.

Наш дом стоял на пригорке. И теперь дед осматривал село так внимательно, словно видел его впервые. Он долго молчал, потом обернулся ко мне и тихо сказал: