Сны Ocimum Basilicum - [74]

Шрифт
Интервал

– Тебе сколько раз говорить, старый ты сын ишака, чтобы перестал там сидеть и людей пугать!

– Я потомок ширванских ханов, это моё право!

– Ты потомок змеи и собаки! Смотри, бедную девочку как напугал. – Рейхан и правда почему-то выглядела неважно, к тому же у неё стремительно начинала болеть голова – та самая, которая никогда не болела. – Вы не обращайте внимания, гуляйте где хотите, это мой брат, он ненормальный, думает, что он внук последнего из ханов, охраняет вот своих предков. С городского кладбища его выгнали, а то он и там…

Больше Рейхан ничего не услышала, потому что потеряла сознание.

Она очнулась под низким потолком, давно нуждавшимся в побелке. С потолка свисала жалкая пыльная люстра с тремя плафонами. Все тона зелёного хороши и радуют глаз, но тому, кто красил комнату, очевидно, повезло-таки отыскать единственно возможный омерзительный оттенок этого цвета. Рейхан снова закрыла глаза и сосредоточилась на оставшихся у неё чувствах. Подушка под её головой, судя по ощущениям в затылке, была набита сухими листьями и тонким хворостом.

– Вы очнулись! – раздался рядом голос Ильдырыма.

– Это вас на факультете журналистики научили так смело оглашать неприкрытую правду?

– Я о вас беспокоюсь, а вы издеваетесь.

Рейхан открыла глаза и увидела над собой озабоченного «опоссума». «Какой позор, – подумала она, – теперь он будет думать, что я обморочная барышня вроде тех, кто теряет сознание в переполненном метро или при виде собственного использованного тампона! А ведь это даже не мой обморок!» Она попыталась встать, но была ещё слаба.

– Может, «Скорую» вызвать? Только вот доедет ли она сюда?

Вошла та самая женщина, которая била братца палкой для шерсти. Она живо влила в Рейхан стакан какой-то гадости, та даже не успела оказать сопротивление.

– Часто с вами так? – спросил Ильдырым.

– Похоже на ишемическую атаку, – пробормотала Рейхан. – Нет, никогда не было ничего такого. Видимо, мой организм не приспособлен к скандалам. Мне пора домой.

– Останься, девочка моя, – сказала женщина. – Ты слаба.

– Я сильна! – вскричала Рейхан, но тут же овладела собой. – Нет, большое спасибо. Меня дома ждут. Будут беспокоиться.

– Я за ней присмотрю, – пообещал Ильдырым. – Здесь можно на чём-нибудь проехать через поле?

– Трактор есть, но он уехал.

Рейхан, невзирая на попытки отговорить её, пошла назад пешком. У такси, исправно дожидавшегося её, Ильдырым сказал:

– Давайте я подвезу вас до дома. Всё равно же нам по одной дороге ехать.

– Нехорошо так с таксистом поступать. Мы уже договорились, и он меня ждал.

– Ну тогда хотя бы оставьте мне свой номер телефона, я позвоню вам и узнаю, как вы доехали и как себя чувствуете, – умолял Ильдырым. Рейхан насмешливо посмотрела ему в глаза.

– А что скажет ваша жена, когда вы начнёте звонить неизвестной женщине?

Он словно спешил на распродажу и врезался носом в раздвижные стеклянные двери – они должны были сами открыться перед ним, но почему-то не открылись. Справившись с первой волной неловкости, Ильдырым осторожно спросил:

– А вы почему так уверены, что я женат?

– Хотите сказать, что нет?

После непродолжительного упрямого молчания он признался, что да.

– Я буду с нетерпением ждать вашей статьи, – сказала Рейхан на прощание. – Уверена, это будет новое слово в журналистике.

И она уехала.

Вернувшись домой, Рейхан позвонила Элладе и рассказала о своём путешествии и внезапном недомогании. Эллада примчалась к подруге через десять минут и притащила с собой тонометр.

– Ну ты чего, мне уже хорошо.

– Рейхан, ты пятнадцать последних лет даже простудой не болела, – Эллада нервно металась по кухне. – То, что произошло – это ненормально. Сейчас Джамка приедет.

– Ты Джаме сказала?! Я же тебе просто так… ладно.

Давление было образцовым. Рейхан дождалась второй подруги и выложила обеим всю правду – о своих снах, о причинах ежедневных поездок и о том, как её кровь на замшелом камне смешалась с кровью… предположительно, его.

– Ну, теперь всё понятно, – сказала Эллада. – Так, дорогая моя, завтра ты никуда не едешь.

– С каких пор ты это решаешь?!

– Я сделаю кофе, – Джамиля разумно устранилась.

– Ты, конечно, умная, и сама всё хорошо понимаешь, но иногда ты впадаешь в крайности. Ты похудела за эти дни, и тебе это не идёт! Останься завтра дома, что ты бегаешь по районам без толку, ты хоть какие-то его следы нашла?

Рейхан промолчала. Она не рассказала про ленточку с надписью, почему-то ей захотелось оставить в тайне хотя бы эту незначительную деталь. Каждый изгиб слова «карамель», старательно выведенный его рукой, был свидетельством его существования, каждая трогательная круглая завитушка.

– Я всё равно не знаю, куда мне завтра…

– Вот и сиди дома! Или я твоим родителям расскажу, что ты умирать собралась!

– Девочки, вам с молоком?

– Да, – сказала Рейхан. – Взбей в пенку и шоколадного соуса налей побольше. И присыпь корицей.

Эллада ведь не шутила насчёт родителей. Пожалуй, она и правда никуда завтра не поедет.

Глава 16

Алтай

21 октября

Озан, в полном соответствии со своим именем[24], разнёс по Кубинке весть о том, что Алтай приступил к поискам сокровища прабабки. Цель старый болтун поставил перед собой самую благородную: помочь Алтаю. Перфоратор Юсифа стал вдруг очень популярен; золото мечтали отыскать не только те из соседей, которые в своё время купили квартиры у семьи Ахвердиевых, но и все остальные, в чьих дворах росло хоть что-то, напоминающее тутовое дерево. У любого прохожего, случайно оказавшегося на алтаевой улице, могло сложиться впечатление, что он попал в гномью шахту: отовсюду раздавались звуки разбиваемых асфальта, плитки и даже стен. Один из особенно целеустремлённых кладоискателей – на Кубинке все звали его просто Сашка – так увлёкся, что разобрал пол не только в общем дворе, но и в своём доме. На это у него ушла вся ночь, но оно того стоило: дойдя до спальни, он обнаружил под черновым полом многообещающую пустоту. Вне себя от радости, Сашка позвал жену, чтобы та принесла фонарик. Вместе, пустив вперёд себя луч света, опустились они на колени и сунули головы в тайник. Два вопля ворвались в мирную симфонию раннего кубинского утра: на супругов пустыми глазницами смотрел человеческий скелет.


Еще от автора Ширин Шафиева
Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

У каждой катастрофы бывают предвестники, будь то странное поведение птиц и зверей, или внезапный отлив, или небо, приобретшее не свойственный ему цвет. Но лишь тот, кто живет в ожидании катастрофы, способен разглядеть эти знаки. Бану смогла. Ведь именно ее любовь стала отправной точкой приближающегося конца света. Все началось в конце июля. Увлеченная рассказом подруги о невероятных вечеринках Бану записывается в школу сальсы и… влюбляется в своего Учителя. Каждое его движение – лишний удар сердца, каждое его слово дрожью отзывается внутри.


Не спи под инжировым деревом

Нить, соединяющая прошлое и будущее, жизнь и смерть, настоящее и вымышленное истончилась. Неожиданно стали выдавать свое присутствие призраки, до этого прятавшиеся по углам, обретали лица сущности, позволил увидеть себя крысиный король. Доступно ли подобное живым? Наш герой задумался об этом слишком поздно. Тьма призвала его к себе, и он не смел отказать ей. Мрачная и затягивающая история Ширин Шафиевой, лауреата «Русской премии», автора романа «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу».Говорят, что того, кто уснет под инжиром, утащат черти.


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.