Сны Эйнштейна - [18]
— Ни разу, — отвечает Эйнштейн.
— Может, отплывем поближе к берегу, к камышам?
— Можно, — говорит Эйнштейн. — Там у меня тоже ничего не ловилось. У тебя в сумке найдется бутерброд?
Бессо передает Эйнштейну бутерброд и пиво. Он чувствует некоторую вину за го, что упросил друга взять его с собой на эту воскресную прогулку. Эйнштейн рассчитывал порыбачить в одиночестве, подумать без помех.
— Ешь, — говорит Бессо. — Всю рыбу не переловишь.
Эйнштейн опускает Бессо на колени наживку и начинает есть. Некоторое время (друзья молчат. Мимо проходит маленький красный ялик, поднимая волну, их лодка ходит ходуном.
Закусив, Эйнштейн и Бессо снимают сиденья и ложатся на дно лодки, подняв лаза к небу. На сегодня Эйнштейн покончил с рыбной ловлей.
На что, по-твоему, похожи облака, Мишель? — спрашивает Эйнштейн. Козел гонится за человеком, а гот хмурится.
— Ты практичный человек, Мишель. — Эйнштейн тоже смотрит на облака. Но мыслях у него время. Он хочет рассказать Бессо свои сны, но не может решиться.
— Я думаю, у тебя получится г теорией времени, — говорит Бессо. — Когда ты выведешь, мы опять пойдем рыбачить и ты объяснишь ее мне. Когда станешь именитым, будешь вспоминать, что первому рассказал ее мне вот в этой лодке. Эйнштейн смеется, и сотрясенные облака ходят взад и вперед.
18 июня 1905 г
Вытекая из собора в центре Рима, цепочка из десяти тысяч человек, подобно стрелке гигантских часов, радиально протягивается к окраине города и уходит дальше. Но это не изгнание терпеливых паломников, а, напротив, приобщение. Они ждут своей очереди ступить в Храм Времени. Они жаждут преклониться перед Великими Часами. Дабы посетить это святилище, они приехали издалека, даже из других стран. Паломники тихо стоят, пока цепочка медленно подтягивается с безукоризненно чистых улиц. Кто-то читает молитвенник. Кто-то держит на руках ребенка. Кто-то ест фиги или пьет воду. И пока они ждут, им нет дела до времени. Они не смотрят на часы, потому что у них нет часов. Они не ждут боя башенных часов, потому что башенных часов нет. И ручные часы, и башенные упразднены, остались только Великие Часы в Храме Времени.
Внутри храма кольцом вокруг Великих Часов стоят двенадцать паломников — по одному на каждую часовую отметину в сооружении из металла и стекла. Внутри их кольца, свисая с двенадцатиметровой высоты, ходит массивный бронзовый маятник, отражая огоньки свечей. Песнопения сопровождают каждый мах маятника, каждую отмеренную прибавку времени. Песнопения сопровождают каждую минуту, что вычитается из жизни паломников. Это их жертвоприношение.
Пробыв час у Великих Часов, паломники выходят, и под высокие своды ступают следующие двенадцать. Эта процессия не иссякает уже много веков.
Давным-давно, еще до Великих Часов, время измерялось сменой положения небесных тел: медленная звездная карусель на ночном небе, солнечная дуга и разница в свете, прибывающая и убывающая луна, приливы и отливы, времена года. Также измеряли время частотой сердцебиения, периодичностью сонливости и сна, возвратным чувством голода, менструальным циклом у женщин, продолжительностью одиночества. Потом в маленьком итальянском городке были сделаны первые механические часы. Люди были ошеломлены. Потом их обуял ужас. Творение рук человеческих исчисляет ход времени, с линейкой и компасом вторгается в область желаний, отпускает каждому мгновения жизни. Это было колдовство, это была мука, нарушение естественного права. Но отмахнуться от часов уже было нельзя. Часы надлежало боготворить. Изобретателя убедили построить Великие Часы. Потом его убили, а все другие часы поломали. Тогда и начались паломничества.
В некоторых отношениях жизнь остается той же, как до Великих Часов. Улицы и проспекты городов оживляются детским смехом. Домашние своевременно собираются к столу, едят копченое мясо и пьют пиво. Юноши и девушки обмениваются робкими взглядами из разных концов пассажа. Художники украшают дома и общественные здания своими картинами. Философы мыслят. Но каждый вдох, каждое покачивание ногой, каждый романтический порыв даются с малюсенькой натугой, и это сознается. Всякое действие — не важно, сколь малое — уже несвободно. Ибо все знают, что в некоем храме в центре Рима раскачивается массивный бронзовый маятник, мудрено связанный с храповиками и зубчатыми колесами, массивный бронзовый маятник, отмеривающий им жизнь. И каждый знает, что рано или поздно он обязан лицезреть свободную паузу своей жизни, обязан преклониться перед Великими Часами. Каждый мужчина и каждая женщина обязаны совершить хождение к Храму Времени.
Посему в любой день и в любой час из центра Рима радиально изливается десятитысячная цепочка паломников, жаждущих поклониться Великим Часам. Они стоят тихо, читают молитвенники, держат на руках. четей. Они стоят тихо, но втайне их распаляет гнев. Ибо им надлежит увидеть измеренным не подлежащее измерению. Им предстоит увидеть чеканный ход минут и десятилетий. Свои же пытливость и дерзость уготовили им ловушку. И расплачиваться приходится своими жизнями.
20 июня 1905 г
В этом мире время — локальный феномен. Двое часов рядышком идут примерно с одной скоростью. Однако на расстоянии друг от друга часы. идут с разной скоростью, и чем больше расстояние, тем больше они расходятся. Что справедливо для часов, также справедливо для частоты сердцебиения, ритма дыхания, движения ветра в высокой траве. В этом мире время течет с разной скоростью в разных местах.
В романе «Друг Бенито» Алан Лайтман пристально, словно под микроскопом, рассматривает продольный срез жизни Беннета Ланга, физика-теоретика, выросшего в послевоенной Америке. Внимание! Сохранена авторская орфография и пунктуация!
Алан Лайтман — писатель, чей, условно говоря, «роман» «Сны Эйнштейна» произвел истинную сенсацию во всем мире. Жанр этого произведения не поддается определению. Автор, известный ученый-физик, именно за счет своего, мягко говоря, нетрадиционного восприятия литературы, сумел создать нечто, неподвластное даже изощренному авангардизму Павича, Маркеса и Льосы.Однажды «средний благополучный американец» вдруг осознал, что ПОЛНОСТЬЮ УТРАТИЛ ПАМЯТЬ…Однажды обычный «тинейджер компьютерного поколения» внезапно стал свидетелем трагедии великого философа древних Афин…Перед вами — «двуслойный» роман, в котором реальность и фантасмагория, трагедия и гротеск легко и естественно переплетаются в единое целое.ТАКОГО Лайтмана вы еще не знали.Прочитайте — и узнаете!
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».