Снимая маски псевдонимов - [27]

Основные публикации Льва Дановского:

«Пунктирная линия». — СПб.: «Абель», 1998.

«Рельеф». — СПб.: «Еврейский общинный центр СПб», 2004.

«Слепок». — СПб.: «Петербург — XXI век», 2005.

Поэзия Льва Дановского до сих пор в полной мере не оценена. Иосиф Бродский сказал о творчестве поэта кратко: «Стихи довольно замечательные». Зная требовательность Бродского, можно считать это очень высокой оценкой. «Это замечательный питерский поэт, горестный, ироничный и любимый», — писал о своем друге В. Гандельсман. Второй друг, В. Черешня отмечал:».. свой дар он почти никогда не тратил на пустую игру словами, он всегда сознавал, что стихи — не словесная игрушка и не бегство от жизни, они — её концентрация» и подчеркивал присущую Льву одному интонацию — сплав восторга существования, иронического скепсиса и стоического преодоления тягот, выпавших на долю человека.

Андрей Карлов писал: «Для меня Лев был с самой юности зрелым, мужественным, Бойцом. Да, он должен был прожить в этой стране вполне внятную жизнь, работать инженером, быть мужем, отцом замечательных детей, тянуть лямку. И при всем том, он по своей жизненной сущности всегда оставался поэтом… Лев был неудержимо одержим словом, он каламбурил, вдохновенно говорил о поэзии, о поэтах, был удивительно эрудирован, точен и беспредельно предан поэзии».

А вот какое воспоминание о поэте я нашел на просторах Интернета: «Десять лет назад у нас на работе устроили чтение стихов. Пришёл поэт, высокий мужчина под шестьдесят, с мягким выражением лица, на шее у него был красный шарф. Звали его Лев Дановский. Часа полтора, с перерывом на чай, он сидел и читал свои стихи, рассказывал истории их создания. Стихи были хорошие, но ощущалось влияние Бродского. Так же, как у Бродского, были стихи о Рождестве. И вдруг он спросил слушателей: „Что бы вы сделали, если бы узнали, что жить вам осталось всего день?“ Никто ему не ответил. А он сказал задумчиво: „А я бы, наверно, сделал уборку…“ Это было двадцать пятого декабря, в католическое Рождество, и, когда я потом шла домой вечером, в лёгкий мороз, смотрела на дома в снегу, деревья в инее, небо в звёздах, меня не покидало смешанное чувство: вроде бы так все красиво, похоже на открытку, но что-то скребёт на душе: „Что бы вы сделали…“ И вот через пару дней я встречаю знакомого, который привёл к нам поэта. И он говорит как-то жалобно: „Лёвушка умер. Ему стало плохо с сердцем на улице, он упал и умер…“»

А. Заславский писал на смерть поэта: «Жена, сын, дочь, тяготы жизни, ирония, самоирония, звонкая беспощадность суждений, трезвый взгляд на вещи, детский взор из-под очков… — весь физический состав жизни и личности Льва Айзенштата пронизывается Смыслом. Он успевает подойти к границе жизни абсолютно состоявшимся. Я не знаю, как его назвать теперь — Поэтом, Мужчиной, Человеком, установившим внутри себя пластичное живое равновесие, но в его голосе, во внешнем виде, в интонациях поведения состоялась такая убедительность образа, такое достоинство результата, что его нынешнее отсутствие совсем не мыслится абсолютным».

Стихи

***

Вот этот мир, где жесть и кирпичи,

Где прохудились и венцы, и кровля,

Где слабое у матери здоровье, —

Таким его в наследство получи.

Вот этот мир, где сочтены ключи,

И места не осталось для свечи.

Вот этот мир, где мною предпочтен

Потусторонний долг прямым заботам.

Где так бесплотна тяжесть за плечом,

И только перед этим небосводом

Ответствую. Где буду уличен,

Что оставался в жизни ни при чем.

Вот этот мир, где спросится с меня,

Воздастся по делам и не простится.

Где целый день раздавленная птица

Беспомощно чернеет на камнях.

Где только слово может обратиться,

Текучее значенье изменя,

В другую жизнь…

«Это дождь за окном. Это ветки устало стучат…»

Это дождь за окном. Это ветки устало стучат.

На вершинах промокших рябин начинается ропот.

Ну а в комнате этой опять одиночества чад,

На слова и предметы осела тяжелая копоть.

Мне хватает дыханья на долгую эту строку.

Одиночество названо. Что мне теперь опасаться?

Паутинкой потянутся дни, промелькнут на бегу,

Будут ночи над ними, как своды деревьев, смыкаться.

Не кончается дождь. Я опять не увижу звезды.

Только эти — вразлет — побежденные ветром вершины

Так легко успокоят меня: далеко до беды,

Как всегда далеко, если эта беда совершилась.

«Как в детстве — качели и сосен мельканье…»

М. Устинову

Как в детстве — качели и сосен мельканье,

Как в детстве — спокойно и просто

Дожить до сочельника — очарованья

От елки в сиреневых звездах.

Дожить до сочельника, не замечая

Безвременья, лжи. И запомнить,

Что день наш беспомощен и случаен,

И сердце тоской не восполнить.

Что песни рождает ожог ожиданья

Сочельника, счастья, забвенья,

И тем неизбежнее наше свиданье,

Чем дольше продлится мгновенье

До встречи. Судьба наша переломилась,

И ей не отыщешь значенья.

И нам остается последняя милость —

Дожить до сочельника.

Прелюд

Да будет вечен

Этот вечер.

И ветви голые,

И ветер.

И снег, который не растает,

И птиц не прилетевших стаи,

И ты, живущая на свете.

Да будет он

Высок и светел.

«Вот стрекоза, припавшая к стеклу…»

Вот стрекоза, припавшая к стеклу,

Шуршащая, сухая оболочка,

Без устали разгадывает мглу,