Снимая маски псевдонимов - [23]

Зачем же чувства гордые

В сомнениях истончены?

Слова мои нетвердые,

Стихи мои не кончены…

«Черные глазки, кислые…»

Черные глазки, кислые

Терпкие, как паслен,

Сегодня с первого выстрела

Тобою я поражен.

И только к утру догадкою,

Законно вслух зацелованный,

Я понял, какая ты сладкая,

Домашняя и садовая.

Городок

Неба лоскут забеленный,

Мокрый плащ, в дожди влюбленный,

Серым тесом крыты крыши,

В окнах пусто, в бревнах мыши,

Пожилой щербатый парк

И вороньи крики:

— Марк!..

г. Борисов, Белоруссия

Клопы

Пришел к постели поданный,

Большой, веселый, лакомый,

И мигом был обглодан я

Худыми вурдалаками.

Вскочил, глазами хлопаю,

Трясусь, запаразитенный:

— Смотри, как ловко лопают,

Ну просто поразительно!

Гляжу, глазам не верится,

И удивляюсь мысленно:

Сидит оно, шевелится

И смотрит так осмысленно.

Смотрю, склоняюсь ниже я…

Нет, так нельзя — галошею.

Ребята, хоть и рыжие,

Но все-таки хорошие.

Совсем далек от мести я.

Кричу, меня не слушают:

— Гляди, какие бестии —

Поэтов тоже кушают!

2 июля 1945

На грузной колее

вопросом нерешенным

И ныне я возник, как сотни лет назад.

Холодный острый взгляд храню

                                   под капюшоном

И косопузым дождиком измят.

Речей не знаю я верней, чем речи эти,

Веков не ведаю, наглядней, чем двадцатый,

Я ваш пророк-расстрига из поэтов

На грузной колее возник теперь солдатом.

Пишите, гении, о нас тома и фолианты,

Но прячьте глубже их во тьме своих шкафов.

Быть может, бледные рахитики — таланты

Запляшут плесенью на скважинах замков.

Вы расскажите им о бывшем солнце,

Похожем на грядущую луну.

Вы ублажите их, склоните их ко сну…

Но упаси вас разума святая добродетель

Им обо мне напомнить хоть на миг.

Ведь я солдат,

ведь я живой свидетель —

Я с факелом стою у ваших книг.

Да, я солдат, из тех которых нет,

За мной во тьме их пропадают лица…

А мне

        сегодня

                двадцать лет.

Но этого могло бы не случиться.

Догнала меня война

Догнала меня война,

От нее бегу давно я

Вроде, кончилась она,

А всё дышит за спиною.

Догоняет, шепчет в уши

Возле Хайфы у Крайот:

— Позабыл ты о «катюше» —

Слушай, как она поёт.

Ты прополз по всей Европе,

Ты своё отвоевал,

Жил в аду и гнил в окопе,

Полезай теперь в подвал.

И зубами бей чечётку,

Вспоминай себя во сне.

Ты не тот уже, чтоб в глотку

Мог вцепиться той войне.

Не тебе с врагом сразиться

Тут на новом рубеже.

Порох есть в пороховницах,

Но он сыплется уже.

Был мужчина как мужчина:

И стрелял, и заряжал,

Строил дом, заделал сына,

Даже дерево сажал..

Где тот дом? Давно покинут,

Где тот сын? В какой стране?

А война всё дышит в спину,

Даже дерево в огне.

Внук — солдат, неробкий малый.

Он сразился бы с войной.

Но всё ждёт, чтоб генералы

Расхрабрились за спиной.

А страна у нас одна,

И надолго ли, кто знает?

Уж которая война

Нас сегодня догоняет!

— Обойдётся, пронесёт,

Рассосётся, может статься.

— Да? Но я уже не тот,

Чтоб лицом с войной встречаться.

— Не тушуйся, старина,

Контингент пришлет Европа…

………

Догнала меня война, —

Рано вылез из окопа.

Баллада о солдате

Если меня убьют, прошу считать

коммунистом… А если нет — так нет.

(анекдот)

Не помним, не знаем ни стари, ни нови:

Что было и кто виноват…

А по Тель-Авиву идет Рабинович —

В Израиле русский солдат.

И светлое небо, и теплое море,

И в доме удобный клозет.

И было б здоровье, и не было б горя,

А праздника все-таки нет.

«Корзину» ему и пособие дали,

Чтоб сытым он мог умереть…

Но те, что из русской латуни, медали

Ему неудобно надеть.

За родину бывшую шел он в атаку,

За Сталина — за сатану.

Неужто, неужто, неужто, однако,

Спасал он не эту страну?!

Нет, он не участник Войны Шестидневной,

И знал лишь неправду о ней,

Он был на другой, но зато ежедневно —

Все тыща четыреста дней.

Сквозь мрак большевистско-фашистского ада

Вошел он в израильский рай,

Не зная, что бился в стенах Сталинграда

За город Иерушалайм.

Он полз по усыпанной пеплом Европе

Сквозь дым и кровавый туман.

И фриц его как-то застукал в окопе

И крикнул: «Сдавайся, Иван!»

Плен тоже не жизнь, но он смерти замена,

Сдаваться бы, да поскорей…

«Спасибо, не надо мне вашего плена,

Ведь я, извините, еврей…»

О дружбе народов читал он в газетах

И, может быть, верил вполне,

Но все же еврей в нем проснулся на этой,

На антисемитской войне.

Вот если бы раньше, вот если б когда-то

Был занавес чуть приоткрыт,

Он, вместо отборного русского мата,

Учил бы высокий иврит.

И он бы сегодня не числился гоем,

Сидел толковал бы ТАНАХ,

И, может быть, что-то немножко другое

Имел бы в широких штанах.

А так… не в кипе, а в измятой пилотке,

Носатый, не русский — ничей,

Он полз, чтоб захлопнуть смердящую глотку

Хотя бы одной из печей…

Не надо медалей к Девятому Мая,

Ни льгот, ни щедрот — ничего,

Но ты, наш всевидящий Бог Адонаи,

Хотя бы взгляни на него.

9 мая 1995, Израиль

Убей или будешь убит

Война нас учила когда-то.

Он был повседневен, как быт,

Закон фронтового солдата:

«Убей или будешь убит!»

Что было, о том не жалею.

Но, жаль, позабыть не дано —

Иной был закон для еврея:

«Ты будешь убит все равно».

Нам это внушали с пеленок:

Так было и будет в веках,

Хоть вместо оружья — ребенок

Лежит у тебя на руках…..

Но вспорото небо войною,

И вот уже встал во весь рост

С ножом над еврейской страною,

Восточный, второй Холокост.

Мы стали трезвее и злее,

И входит в наш взорванный быт