Снежный ком - [38]
— А-а…
— Ах «а-а…»! Больше тебе и сказать нечего?
— А что тут скажешь.
— Да, пять лет я тебя обманывала. Ждала — вот сын вырастет, выложу тебе все — и привет. Теперь мальчик в техникуме, взрослый человек, уж он-то поймет, что из нашей совместной жизни больше ничего не получится и что я ухожу.
Ильме укладывала волосы. Когда она их поправляла, сверкнула ее подмышка, и на миг Калеву вспомнилась Магда, Магда с улицы Рабчинского.
— Я еще не старая. Хоть несколько лет поживу по-человечески, — выстреливала она. — А то всю молодость с тобой похоронила.
— Ну да, если любви нету…
— Ты же ребенок! Я… я и любила-то тебя как ребенка! А женщине хочется любить и мужчину! — И она опять гордо задрала голову. — Пеэтер, что ты там копаешься? — крикнула она.
— Я сейчас… маленько оправлюсь… Вытрусь, галстук одену…
— Дался ему этот галстук, — буркнула Ильме.
Калев обвел взглядом комнату. Их комнату. Когда-то она была их комнатой.
Жалковата, пожалуй: блеклый настенный ковер, полированный книжный шкаф, крошечный телевизор. Маленький буфет с чашками и рюмками. Еще стояла там австрийская керамическая кружка, подаренная родителями Ильме, — дурацкая аляповатая кружка, на которой, отхлебывая пиво, расплывался в ухмылке дородный дядька, чем-то смахивающий на Калева. Тоже мне, шут гороховый, подумал Калев. И все-таки это был дом, милый даже своей убогостью.
— Он, значит, больше мужчина?
Калев не утерпел, ему приспичило посмотреть и на кровать: одеяла скомканы, край простыни съехал на пол. Ильме, наверное, истолковала его взгляд по-своему и понизила голос:
— Тебе не понять… В постели — да, там ты тоже мужчина, да больше нигде.
— Нигде?
— Нигде. В остальном ты дитя. Сущий младенец. — В голосе у нее вновь зазвенели пронзительные нотки. — Женщине нужна опора. А какая ты опора со всеми своими бумагами, папками, картоном и пустыми словами? Да еще с тощим кошельком. Кто на тебя сможет опереться?
Удивительно, но все, что она говорила, полностью совпадало с мыслями Калева в вагоне. Вот-вот — груда бумаг и картонок…
— Тут ты, видать, права, — вырвалось у него.
Но Ильме не нужно было, чтобы правда оставалась за ней, ей надо было кричать. Смешно, конечно, но Калев решил пойти ей в этом навстречу и сказал:
— А у Пеэтера опять же и баня, и машина…
— И что же! — возликовала Ильме. — У любого стоящего мужика теперь есть машина и баня. По работе и плата!
Она только теперь заметила, наверное, сильно заплывший глаз Калева.
— А что это у тебя с глазом? — И фиолетовый глаз оказался очень кстати. — Ну конечно! Муженек по столицам гуляет, гоняется за шлюхами, дерется, а я — сиди и блюди верность! А вот и не буду! Не буду — и все!
Калев молчал. Да уж, повеселился он в столице на славу.
— Пеэтер! Пеэтер! Поди сюда! Иди скажи этому, с фитилем, что мы… что мы хотим быть вместе. (Тут Калеву послышался скрип двери, но Ильме в запале ничего не заметила.) Мы любим друг друга. И я еще не старая! Ну?!
Эти фразы она произнесет сегодня еще не раз, подумал Калев. Но что бы она ни говорила, Пеэтер все равно ее не любит, да и не молода она уже. Это Калев понял вдруг необычно ясно. Он смотрел на гусиные лапки в уголках ее глаз, на пепельные поредевшие волосы и толстоватые пальцы. Ногти Ильме подрезала коротко и прямо, наверное, из-за магазина. А то, что она похоронила со мной свою жизнь, верно только отчасти. Вряд ли ее жизнь сложилась бы лучше с кем-нибудь другим. Просто она женщина с такой судьбой. И Калев вдруг исполнился к Ильме теплым чувством.
Странно, думал он, как же это бывает: боль растет, растет, становится непереносимой и сама изживает себя — в душе остается лишь какая-то пустота, омертвление. Тогда все видится гораздо яснее. А чего не видишь, то знаешь. Так сейчас он абсолютно точно знал, что Пеэтера в квартире нет. Впустую, зря шумит вода в умывальнике: Пеэтер удрал.
— Ну, что уставился? Как рыба. Да ты вообще бесчувственный, — причитала Ильме. (Наверное, у меня и впрямь сейчас отсутствующее лицо, подумал Калев.) — Ты никогда не любил меня!
— Не говори глупостей, Ильме, — тихо произнес он.
— Иначе не глазел бы так. Рыба! Рыба! Рыба!
— Чего ершишься-то, все одно никакого проку!
— Пеэтер!!!
— Не стоит его звать, нету его, — вздохнул Калев.
— Чего-о? Что ты несешь!
Ильме кинулась к двери. Не было, и вправду тех громадных башмаков не было. Пуста была квартира.
Калев встал и быстро прошел мимо Ильме. Сейчас ему было невмоготу видеть ее. Он пошел на кухню. Ильме, конечно, высунулась из окна, может, успеет увидеть сизую поземку дыма за удаляющейся машиной…
Бессмысленная игра, бессмысленный дым, пустое все! Теперь Ильме бросается ничком на кровать и икает. Бедная Ильме икает там в одной комбинации, прекрасной, подарочной комбинации. Какая печальная картина!
В ярком свете кухня выглядела как-то особенно неопрятно.
Безнадежно неопрятно, хотя не такой уж она была замызганной: две липкие рюмашки, несколько угриных хребтов, горстка пепла. На дне банки еще оставались кусочки рыбы, и Калев убрал их подальше от солнца.
Новый роман «Лист Мёбиуса» — это история постепенного восстановления картин прошлого у человека, потерявшего память. Автора интересует не столько медицинская сторона дела, сколько опасность социального беспамятства и духовного разложения. Лента Мёбиуса — понятие из области математики, но парадоксальные свойства этой стереометрической фигуры изумляют не только представителей точных наук, но и развлекающихся черной магией школьников.
Сборник «Эстонская новелла XIX–XX веков» содержит произведения писателей различных поколений: начиная с тех, что вошли в литературу столетие назад, и включая молодых современных авторов. Разные по темам, художественной манере, отражающие разные периоды истории, новеллы эстонских писателей создают вместе и картину развития «малой прозы», и картину жизни эстонского народа на протяжении века.
Издание содержит избранные романы Энна Ветемаа (1936-1972), эстонского поэта, прозаика, драматурга.
Энн Ветемаа известен не только эстоноязычным читателям, но и русскоязычным. Широкую известность писателю принес в 1962 году роман «Монумент», за который Ветемаа получил всесоюзную Государственную премию. Режиссер Валерий Фокин поставил по книге спектакль в московском театре «Современник» (1978), в котором главную роль сыграл Константин Райкин. Другие романы: «Усталость» (1967), «Реквием для губной гармоники» (1968), «Яйца по-китайски» (1972).
В новую книгу известного эстонского прозаика Энна Ветемаа вошли два романа. Герой первого романа «Снежный ком» — культработник, искренне любящий свое негромкое занятие. Истинная ценность человеческой личности, утверждает автор, определяется тем, насколько развито в нем чувство долга, чувство ответственности перед обществом.Роман «Сребропряхи» — о проблемах современного киноискусства, творческих поисках интеллигенции.
Энн Ветемаа известен не только эстоноязычным читателям, но и русскоязычным. Широкую известность писателю принес в 1962 году роман «Монумент», за который Ветемаа получил всесоюзную Государственную премию. Режиссер Валерий Фокин поставил по книге спектакль в московском театре «Современник» (1978), в котором главную роль сыграл Константин Райкин. Другие романы: «Усталость» (1967), «Реквием для губной гармоники» (1968), «Яйца по-китайски» (1972).
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.