Снежный ком - [17]

Собеседник Паэранда на миг повысил голос — но он стал не резче, а как-то невзрачнее… И тут Калев Пилль узнал его! Это он говорил вчера о ползучих диверсиях или как их там. Калев Пилль краем глаза с уважением поглядывал на молодого человека, который посвятил себя столь сложным вещам.

Еще несколько слов — и этот человек встал и направился к двери. Пересекая просторное помещение, он окинул Калева Пилля долгим взглядом — суровым, пронзительным, — в ответ Калев полурастерянно улыбнулся.

Остались вдвоем. Может, начать как-нибудь повеселее? Вроде: «И вот я здесь и не могу иначе», — прикидывал Калев, но ему и опомниться не дали:

— Товарищ Пилль, нам пришлось вызвать вас по одному, — заместитель министра, казалось, подыскивает слова, — …по одному крайне неприглядному делу.

Калев одеревенел: что стряслось, что?

В мозгу начал раскручиваться клубок возможных просчетов и промахов, их было всего раз-два и обчелся: в прошлом сезоне выпали две лекции, но тогда у него был грипп. Может, проглядел какой-нибудь важный документ? И такого вроде не было. Мероприятия в связи с новой Конституцией прошли нормально. А может, этот несчастный снежный городок, который Калев выстроил по собственной инициативе? Все так чудесно складывалось: он с помощью школьников воздвиг целый городок из снега — крепость, танки, бойцов, а хулиганы все испохабили. Конфуз вышел, что верно, то верно, но давно, еще прошлой зимой, и район это дело замял…

Что же произошло?

— Взгляните-ка!

И ему протянули какой-то пестрый журнал большого формата. На английском, догадался он.

— Что это? — Рука не поднималась открыть журнал. — Я… я этого не видел.

— В это я действительно верю. — Товарищ Паэранд поигрывал карандашом, очевидно, и ему было не по себе. — Откройте там, где заложено.

Делать нечего, Калев повиновался.

Всю страницу занимала броская цветная фотография. Какой-то знакомый интерьер… Полуголый, красный как рак толстяк в бане — камин, медная чеканка…

Калева как обухом хватило: с ума сойти! Да это же он сам! Инстинктивным движением Калев прижал журнал к груди — немедленно скомкать, в клочья его, он — и в таком непотребном виде! Ох, дорого бы он дал, чтоб не видел этого заместитель министра! — бестолково и глупо взмолился Калев Пилль.

Спустя мгновение он снова робко глянул на снимок. Да, этот киноварно-красный бык с кудлатой грудью и выпяченным животом — просветитель и оратор Калев Пилль собственной персоной. На углу стола красовалась бутылка «Хеннеси», одной рукой он лихо держал бокал с коньяком, а… а это еще что?! Другой рукой этот здоровенный поклонник Дионисия указует на порнографический альбом! А с его страницы умопомрачительно сфокусированное, по-кошачьи щуря глазки, улыбается ему полуголое дитя греха…

Калев услыхал свой собственный вздох. Такой громадный, такой жуткий снимок — он ширился, бушевал, поблескивал клейкой испариной по всему развороту мелованной бумаги.

— Что это? Откуда это взялось? — спросил Калев Пилль почему-то шепотом.

— Канадский журнал. Гибрид политики и порнографии.

Неловкость ощущалась и по другую сторону стола. Собеседник Калева покачивал вверх-вниз своей импозантной головой, увенчанной шапкой вьющихся седых волос. Лицо льва, мучающегося зубной болью. Калев брезгливо, двумя пальцами перевернул страницу. Еще два снимка: он перед райсоветом, на крыльце профтехучилища… Эти были поменьше, поэтому казались и менее опасными. Однако… Калев Пилль усмехается, шарф выбился из-под воротника, пальто застегнуто наперекосяк. Не трудно догадаться, что человек на снимке если не вдрызг пьяный, то уж точно в изрядном подпитии. Калев схватился за сердце.

Заместитель министра налил воды и тихонько осведомился, не худо ли ему. От воды Калев отказался, как и от таблетки из трубочки, что постукивала о ладонь собеседника. Он только на миг расслабился, откинувшись на спинку, и прикрыл глаза.

Сяэск! Вольдемар Сяэск! Voldemar Saesck! Вот тебе и Марик-комарик! Года не прошло, как побывал на родине, и на тебе — плоды дружбы! Рядом с названьем статьи был маленький снимок слащаво улыбающегося Вольдемара Сяэска, а на голове у него красовалась енотовая шапка, из той самой шкуры, которую Калев доставал для Ильме.

Да, прошло девять месяцев… Калев трудился в поте лица, читал лекции, выдавал сельчанам книги, устраивал библиотечные пятницы, заманивал в село литераторов, а где-то за океаном в городе Ванкувере тем Бременем кипела другая работа: Вольдемар Сяэск измышлял историю, проявлял фотографии, тащил всю эту гадость в типографию. И вот уже громадные и безличные барабаны ротационных машин выплевывают на мелованную бумагу губительные для Калева небылицы. Зазмеилось это бесстыдство. Вскорости клевета разлетается по газетным киоскам, молодые канадцы покупают журнал, и какая-нибудь девчушка, смеясь, тычет пальцем в Калева Пилля и говорит: глянь-ка, до чего уморительный старый козел… Теперь это жало дотянулось сюда, в это место, откуда, как с командного пункта, разлетаются приказы и распоряжения сотням калевов.

— Что же там написано? — просипел Калев Пилль.

— Текст гораздо хуже, фотографии по сравнению с ним — цветочки. Вот перевод, читайте, — он протянул Калеву отпечатанный на машинке эстонский перевод.