Снежная сестрёнка - [17]

Хедвиг не знала ни Юни, ни моей семьи. А всего каких-то несколько дней назад она и меня не знала. И всё же, а может, как раз поэтому я никому другому и подумать не мог рассказать обо всём, только ей.

Слова вдруг будто выстроились в очередь и только ждали момента, когда я их выпущу наружу. И я рассказал Хедвиг о Юни, своей сестре. О самой весёлой сестре на свете, прикольной и немного озорной, умевшей хохотать громче всех. Юни быстро выросла и стала ростом с папу, высокая, темноволосая, шумная. Когда мне снились кошмары, я бежал к ней. Она крепко прижимала меня к себе, я успокаивался и засыпал. Она трепала меня по волосам и говорила, что ничего страшного никогда не случится.

Но страшное случилось, и я даже не успел осознать, как. Юни притихла, стала реже смеяться. Она перестала шуметь и шутить. Когда я теперь залезал к ней в кровать, она отворачивалась и просила меня уйти к себе.

— Она заболела? — спросила Хедвиг.

— Да нет… — ответил я. — Во всяком случае, это была не обычная болезнь вроде гриппа и тому подобного. Юни охватила какая-то печаль. Она больше не могла ходить в школу, всё время лежала дома. Мама с папой тоже становились всё молчаливее и молчаливее, потому что никто не знал, что делать. А Юни, которая выросла так быстро, начала будто съёживаться. Она лежала в постели и становилась всё тоньше и тоньше — она грустила, и у неё не было ни сил, ни желания есть.

Всё это я рассказал Хедвиг, но потом мне потребовалось перевести дух, ведь дальше случилось самое страшное.

Хедвиг взяла меня за руку. Думаю, она почувствовала, как мне больно. И в то же время мне было хорошо. Ведь я никому ещё не рассказывал о том самом лете. Лете, когда Юни умерла.

— В конце концов она так исхудала, что её пришлось положить в больницу.

— Но это же, наверное, хорошо? Там ей помогли?

Хедвиг сжала мою руку. Чтобы продолжить рассказ, мне пришлось набрать в лёгкие побольше воздуха.

— Нет, в больнице ей стало только хуже, — выдавил из себя я. — У неё началось воспаление лёгких. А она уже была так слаба.

— А что потом? — прошептала Хедвиг.

— А потом она… Этого не должно было случиться. И в больнице говорили, что такого не бывает, и мама с папой. Но это случилось. Юни, моя сестрёнка, умерла.

Я почувствовал, как по щекам текут слёзы, и отвернулся, чтобы Хедвиг не увидела. А она отпустила мою руку и обняла меня.

— Ох, Юлиан! — только и сказала она.

Хедвиг прижалась щекой к моей щеке, и я почувствовал, как её слёзы смешались с моими.

Мы долго сидели молча. Потом Хедвиг расцепила объятия, сняла варежку и вытерла щёки, сначала себе, а потом мне. Рука её была тёплой.

— Слёзы — тоже вода, — сказала она. — А вода может превратиться в снег.

Не знаю, хотела ли она этим меня утешить, но это были добрые и красивые слова.

— И как вы теперь? — спросила Хедвиг.

— Теперь?

— Дома, я имею в виду.

— Дома стало совсем тихо. Не похоже, что мама с папой собираются праздновать Рождество. Думаю, они забыли, как это делается.

— Но так же нельзя! — воскликнула Хедвиг. — Рождество надо праздновать обязательно!

— Я не знаю.

— Ты же говорил, что Юни была такой весёлой.

— Да. До того как стала грустной. Веселее человека я не встречал. Но об этом, похоже, они тоже забыли.

Хедвиг снова взяла меня за руку и сжала её.

— Хорошо, что у них есть ты, Юлиан!

— Что ты имеешь в виду?

— Ты можешь помочь им вспомнить весёлую Юни.

Глава 15

Я бежал домой со всех ног. Хедвиг права. Мама с папой забыли, какой была Юни. Её счастливый смех, весёлые шутки, её звонкий голос, сколько забавных вещей она придумывала. Точно! Им нужно помочь вспомнить всё хорошее и смешное, а не только печальное.

Мама с папой поставили на комод только одну старую школьную фотографию Юни, на которой она выглядела смущённой и серьёзной. А её фотографий у нас хранится целая куча.

Я пришёл домой раньше родителей и сразу взялся за поиски. Я выдвигал ящики комода, открывал двери старых шкафов, шарил на дне сундука в гостиной. Альбомы я нашёл в ящике маминого рабочего стола. Я достал их и стал листать. По всему телу разлилось радостное тепло. Как весело мы жили в нашей семье впятером! Особенно мы, дети! Я вспомнил, как здорово было летом бегать под струями поливалок на лужайке перед домом, сидеть в машине каждый со своим мороженым, и как оно капало нам на колени. А зимой кататься с горки на лыжах, соревнуясь, кто спустится первым. А шалаш, который мы соорудили в лесу как-то весной! Лежишь на толстой подстилке из тёплых колючих иголок и смотришь на лучики солнца, проникающие сквозь ветки.

Юни всегда первой бежала сквозь струи поливалок. Это ей каждый раз удавалось уговорить родителей купить мороженое. Это она придумала строить шалаш и крепко связывала самые большие и тяжёлые ветки.

В конце концов я нашёл большую фотографию сестры: Юни стоит в жёлтом летнем платье и хохочет в камеру. Я так и слышал её смех. Жемчужный смех. С фотографии будто вот-вот посыплются большие белые жемчужины.

Я осторожно вынул фото из альбома, пошёл на кухню и повесил фото на дверь холодильника. И тут я услышал, как отпирают входную дверь. Пришли мама с Августой.

Я слышал, как они возятся в прихожей. Августа хныкала. Она устала и не хотела раздеваться. Прежде, когда Августа была Динамитом, она орала так, что мама обычно не выдерживала и раздевала её сама. Теперь же сестра только жалобно похныкала, потом сдалась, молча сняла с себя верхнюю одежду, прошла в гостиную к своим куклам и села тихо играть.