Снежинка - [73]
— У тебя тут одни двоечники.
— Да ты у нас сноб, — заметил Билли.
— Тринити меня изменил.
— Если подумать, нездоровое хобби. — Мама разглядывала свой улов. — Почему бы не изучать моллюсков? Ведь это они создают ракушки.
— Они противные, — сказала я.
— Вот-вот. Гадкие и склизкие. Мы предпочитаем дождаться, пока маленькая жизнь умрет и исчезнет, оставив пустой и чистый скелет. Вот что такое ракушки. Представляете, если бы вместо раковин мы собирали человеческие скелеты?
— Как только тебе такое в голову приходит? — спросил Билли.
— Я просто сказала.
— Меня на это не купишь. Ракушки не скелеты. — Я показала на кончик треснутой лунатии на ее ладони. — У них есть пупки.
Мама удивленно хихикнула:
— А ведь и впрямь!
— Никогда не видела пупков у скелетов, — сказала я.
Мама обвела пальцем бугорок, которым заканчивался завиток ракушки, и прижала ее к груди.
— Они символизируют рождение, а не смерть.
— О господи, пошло-поехало. — Билли возвел глаза к небу, но на его лице проступило заметное облегчение. Мама скакала по песку, танцуя с ракушкой в ладони, будто с крошечным возлюбленным.
Мы с Билли стояли и смотрели на нее.
— На Марсе нашли следы карбоната кальция, — сказала я ему. — Ракушки из него и состоят.
— Она тебя сейчас не слышит, можешь не выпендриваться, — отозвался дядя, а потом со смехом покачал головой: — Ракушки в космосе. Представь в космосе нашу Мейв.
— Она уже и так в астрале, — сказала я.
Билли улыбнулся маме:
— Наша астронавточка!
Мы продирались сквозь заросли камыша в песчаных дюнах. Билли срезал камыши перочинным ножом, чтобы потом сплести из них кресты святой Бригитты. Он зашел в дом проверить огонь и унес их с собой. Одри и Ксанта, дрожа, вылезли из воды и помчались домой, чтобы принять горячий душ.
— Окунемся? — спросила меня мама.
Я глубоко вздохнула.
— Ладно.
Я наклонилась снять брюки и, обернувшись, увидела маму голой. Она подпрыгивала на месте, чтобы согреться. Мы обе расхохотались, глядя, как подскакивают ее груди. Я опустила взгляд на свои черные плавки. Это выглядело нечестным, но снять их я не могла себя заставить.
Был отлив, но вода уже спешила нам навстречу. Ее первое холодное касание тотчас привело меня в себя. Я взвизгнула и собралась убежать, но мама взяла меня за руку. Она была очень терпелива. Подбородок у меня трясся, ладони стали красные, а кожа — как у ощипанной индейки.
Мы вошли в воду. Казалось, мы бредем уже целую вечность, но вода доходила нам только до бедер. Море простиралось перед нами, блистая, словно ртуть. Пухлые облака отливали лиловым и синим. Мы словно устроили тестовую прогулку на небо, и я с треском ее запорола.
— Расслабься, — сказала мама.
— Прости, мам, но, кажется, я не смогу.
— Просто продолжай дышать, — сказала она. — Дыши вместе с волнами. Остановись и прислушайся. Послушай, как дышит вода.
— Все время... перехватывает... дыхание.
— Твое тело приспособится.
К своей радости я заметила, что у нее тоже стучат зубы. Казалось, я уже никогда не согреюсь.
— С тобой все в порядке. А теперь окунись с головой.
— Нет уж, спасибо.
— Давай, окунемся вместе.
— Я не готова.
Она зашла еще глубже со своей коронной присказкой: «Солнечная зона, сумеречная зона, полуночная зона, бездна...» — и нырнула.
— «...хадальная зона, Аид, царство зимней владычицы Персефоны», — закончила за нее я.
Через несколько секунд мама появилась из воды.
— Так-то гораздо лучше.
— Рада за тебя.
— Давай.
— Хватит со мной разговаривать. Просто дай мне минутку.
Я заметила волну на горизонте и смотрела, как она катится к нам. «Как только она дойдет до меня, я сдамся», — решила я. Волна приблизилась. Прошла мимо.
— Да ну на фиг, — сказала я.
— Попробуй еще раз.
— Хватит на меня смотреть.
Дождавшись, пока внутри меня что-то сломается, я согнула ноги и опустилась на колени, отдаваясь на милость моря. Накатила волна и захлестнула меня с головой. Мама выкрикнула что-то одобрительное. Вода зализала мне волосы назад. Из носа текло, во рту было солоно. Меня переполняла дурацкая гордость.
Мама брызнула в меня водой.
— Разве так не лучше?
— Нет, — упрямилась я.
— Продолжай двигаться.
Под водой я двигалась иначе. Волны таскали меня из стороны в сторону, так что я словно растягивалась за пределы своего тела. Мама взяла меня за руку и оттолкнулась ногами от дна. Я последовала ее примеру, и вот мы обе уже лежали на спине и видели одно только небо. Мама сжала мою ладонь. Я тоже стиснула ее пальцы. Вода залила нам барабанные перепонки. На мгновение мы стали друг для друга единственной связью с миром.
Посреди ночи меня затрясли за плечи. Чья-то ладонь закрыла мне рот, и я вскрикнула от ужаса.
— Тс-с-с, а то всех перебудишь, — шепнул Билли. — Выходи в сад. Захвати одеяло.
Еще мгновение я лежала в кровати, подозревая, что этот разговор произошел во сне.
Но несмотря на недоверие к реальности я все-таки вышла из дома. Билли уже ждал.
— Куда мы идем? — спросила я.
Он достал из-за спины одуванчик.
— Сегодня полнолуние. Пошли.
Легкий ветерок ласкал и баюкал остров. Мы пошли на шум волн, поглаживающих берег, и остановились перед одним из плоских утесов на пляже Брайана. Билли развернул свой спальник, будто красную ковровую дорожку, и залез внутрь.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.