Снежинка - [72]
По радио крутили «Джека и Диану». Билли в розовом халате и с трубкой во рту подтанцовывал, стоя над сковородой.
Я наблюдала за ним, прислонясь к дверному косяку. Он меня не замечал, пока я не сказала:
— Покажи Джеймса Дина.
— Господи Иисусе! — Он поспешно запахнул полы халата, чуть не выбросив сосиски из сковороды.
— Нет, это всего лишь я.
— Доброе утро, Дебби, — сказал он.
— Доброе утро, Билли. Скажи на милость, где ты откопал трубку?
— Это моя курортная трубка.
— Пытаешься впечатлить нас своими кулинарными навыками?
— Я проголодался. Я в кои-то веки не с бодуна, а под рукой ни единой коровы. Надо же мне было чем-то заняться. Я попытался развести огонь, но мне не удалось.
— Давай я загуглю, как это делается?
Он рассмеялся.
— Подожди, пока твоя мать проснется. Ее тут называют Гестией.
— Гестия — старшая дочь титанов, — сказала я.
— В конце концов Кронос ее проглотил. Она страшно недооцененный персонаж. Богиня семейного очага.
Я посмотрела на очаг.
— Смотрю на этот дом, и хочется обзавестись собственным камином, когда вырасту.
— Нынче советы графств не разрешают строить дымоходы.
— Не обламывай мне мечту. Какой замечательный дом! — Я дотронулась до старых стен гостиной. — Сейчас так уже не строят.
— Похоже на дом Патрика Колума.
— Стихотворение было вовсе не про его дом, а про дом старой бродяжки.
— Твоя правда.
— Почему вы перестали сюда приезжать? — спросила я.
— Да просто недосуг было. Не так-то легко отлучиться с фермы.
— Хочешь сказать, из паба?
Я заметила на стене карту острова на ирландском языке. Под ней был перевод всех названий.
— Смотри, карта! — крикнула я. — Некоторые названия — просто умора.
Билли вышел из кухни и встал рядом со мной.
— Oileann nа nGamhna — Телячий остров, — сказала я, показывая на одно из пятнышек вокруг главного острова.
— Скорее скала посреди моря, — сказал Билли.
— Loch nа Reillige — Кладбищенское озеро.
— Я знаю, где это, — сказал Билли, поглаживая щетину на подбородке. — Когда-то мы искали там сокровища.
— Классно было бы наведаться на какой-нибудь из этих островов. Oileann nа Luchoige — Мышиный остров.
— О да. Тамошняя миграционная служба пускает исключительно грызунов, — сказал Билли. — Зимний сад уже видела?
— Тут есть зимний сад?
— Да, небольшой. Вон за той дверью, после спальни.
Я медленно повернула дверную ручку, боясь разбудить Одри. Но когда я прокралась на застекленную веранду, она уже сидела там, скрестив ноги, и медитировала.
— Простите! — прошептала я.
— Да нет, заходи! — рассмеялась она.
С веранды открывался обзор всего острова. Я села на диван и выдохнула. Наш дом окружало несколько дачных коттеджей. Отсюда можно было увидеть пляж за холмами, гладкие черные дороги и наш жалкий маленький палисадник.
— Как вы спали? — спросила я.
— Как младенец.
Ее лицо сияло, а волосы были влажные.
— Вы уже приняли душ?
— Я поплавала в море.
— Что?!
— Это было великолепно.
На веранду ворвались мама и Ксанта. Мама распахнула объятия, чтобы обхватить руками всю панораму.
— Боже, как классно! — взвизгнула Ксанта.
— Одри уже купалась в море! — сообщила я.
— Да ты с ума сошла, Одри! — сказала мама.
Одри подмигнула:
— Мы все здесь сумасшедшие.
— Во сколько же ты встала?
— С рассветом. Не так уж и рано. В семь часов.
— Я в это время десятый сон видела, — сказала мама.
— Скорей бы поплавать, — сказала Ксанта.
Ахнув, мама нагнулась и вытащила из-за кресла-качалки старый кнопочный аккордеон.
— Не могу поверить, что он до сих пор здесь.
— Это твой?
— Бабушкин. Она играла в маршевом оркестре и знала только одну мелодию. Погодите. — Мама наморщилась, пытаясь нащупать пальцами воспоминание, и начала медленно наигрывать песню.
Вошел Билли, в халате и с подносом чая. Я помогла ему внести блюдо с обугленными сосисками и тостами.
Он хлопнул в ладоши, довольный:
— Подкрепитесь, дети мои. У нас впереди долгий день.
Мы отправились на экскурсию по острову. Мейв и Билли поочередно брали на себя обязанности гида. Первая достопримечательность — заброшенный дом. Заглянув в окна, можно было разглядеть мебель и декор времен семидесятых годов, иконы и, как ни странно, раскрытый на июле календарь с Мэрайей Кэри.
Мы стояли на вершине громадной скалы с необитаемой стороны острова и смотрели, как ветер взбивает море. Волны были увенчаны огромными шапками пены. Ветер подхватывал ее клочья, и они пролетали мимо нас, будто снег.
Мы отправились на пляж Брайана — тот самый, что виднелся с веранды. Я надела под одежду купальник, но сомневалась, что отважусь окунуться.
— Почему он называется пляжем Брайана? — спросила я дядю.
— Так звали мужика, который парковал над ним свой трейлер.
— Это Брайан вдохновил тебя инвестировать в трейлер?
— Господи, вот еще. Это был жуткий старый пердун.
Ксанта и Одри сразу разделись до купальников и бросились в волны. Мама осталась со мной и Билли. Мы гуляли по пляжу, собирая понравившиеся ракушки. Я выбирала самые белые сердцевидки, которые только могла найти. Хотелось увидеть, какой оттенок серого или бежевого они приобретут, когда высохнут.
— Мне кажется, твои ракушки не подружатся с моими, — сказала мама.
Я разглядывала щербатые черенки и лунатии на ее ладони:
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.