Снежинка - [51]
Одри открыла дверь. Я почувствовала запах хвои, корицы и сдобы.
— Не стой на морозе! — Одри за руку втянула меня в прихожую и захлопнула дверь. — Дебби, — проговорила она, глядя на меня так, будто была не до конца уверена, кто я такая. — Рада снова тебя видеть.
— У вас потрясающие волосы, — сказала я.
Волосы Одри приобрели чудесный серебристый оттенок.
— Вы нисколько не изменились. — Я улыбнулась.
— Зато ты изменилась!
— Спасибо. — Я расплылась в улыбке, отчаянно желая ей понравиться.
Она забрала у меня куртку, шапку, шарф и перчатки и повесила на батарею.
— Проходи! — Она открыла дверь по левую сторону от себя.
Ностальгия тянула меня в музыкальную комнату, расположенную дальше по коридору. Не знаю, почему я воображала, что сеанс состоится в той же комнате, где я разучивала мажорные и минорные гаммы, но Одри проводила меня в гостиную-оранжерею. Нас ожидали два кресла у камина, стоящие друг против друга. Стеклянный потолок накрыло одеяло голубого снега. Казалось, мы под землей.
Одри отодвинула каминную решетку, открыла медный ящик и щипцами подбросила в огонь немного торфа. Медь сверкнула, словно золото.
— Что предпочитаешь — чай, кофе или горячий шоколад?
— Чай, если можно.
— Пожиже или покрепче?
— Покрепче. С капелькой молока, пожалуйста. С большой капелькой.
— Угощайся печеньем. Туалет дальше по коридору. Вторая дверь направо.
Она закрыла за собой дверь. Я не спешила садиться, потому что не знала, какое из кресел отведено мне, и жадно разглядывала ее книжный шкаф. Мне нравилось, что с книгами по психотерапии соседствуют романы про Гарри Поттера.
На столике у камина стояли глиняная ваза с ракушками, тарелка песочного печенья, ароматного, будто только что из духовки, два стакана воды и коробка салфеток. Я достала из вазы гладкую артемиду, она же дозиния — две сцепленные белые створки, — и вертела их в пальцах, рассматривая узор. Вдоль ребрышек тянулись синие полукружья.
Я разняла створки. Замок сломался у меня в руках, и обе половинки обсыпали стол песком. Я еще прибиралась, когда вернулась Одри.
— Не переживай, в этих ракушках полно песка, — сказала она, поставив мою чашку чая на подставку. — Между прочим, твоя мама сделала то же самое.
Она села, и я последовала ее примеру, словно на ток-шоу.
— Это вы так начинаете психоанализ?
— Бинго, — сказала она. — Ты когда-нибудь обращалась к кому-то вроде меня?
— Нет, — соврала я, решив, что сейчас вежливость важнее честности.
— Ну а я на какой только терапии не была, — сказала Одри. — Некоторые ее виды помогали мне больше, чем другие. Иногда я уже на первом сеансе понимала, что больше не вернусь. — Она посмотрела на меня как на сообщницу. — Какие бы психологические приемы ни шли в ход, по сути, терапия сводится к разговору между двумя людьми. К моей попытке тебя понять. Поэтому я всегда отношусь к первому сеансу с новым клиентом как к пробному прогону. Если в конце этого сеанса ты почувствуешь, что я тебе не подхожу, я не возьму с тебя платы. Такое случалось много-много раз. Не могу же я рассчитывать, что придусь по душе всем. Я по-прежнему буду пожимать тебе руку во время приветствия мира на мессе.
Я рассмеялась — слишком громко:
— Ладно.
— Все, что ты мне скажешь, останется в стенах этой комнаты. Я никогда не остановлю тебя в магазине, чтобы обсудить наши сеансы. Когда мы встречаемся за пределами этой комнаты, я твоя старая учительница фортепьяно. Мало кто из местных знает, чем я теперь занимаюсь.
— Билли удивился.
Кажется, Одри это позабавило.
— Мы с Билли учились в одном классе.
— Правда? Вы выглядите старше.
Она подняла брови:
— Это из-за седых волос?
Я прикрыла рот ладонью.
— Ой, господи. В смысле, мудрее. Точно, мудрее.
Одри не ответила. Я отхлебнула чай, чтобы чем-то себя занять. Поменяла местами скрещенные ноги. Посмотрела на свои ладони, лежащие на коленях. Стала разглядывать ногти.
— Итак, — заговорила она. — Будет непросто начать с нуля, потому что мы друг друга уже знаем. Вернее, полагаем, что знаем друг друга. Я подумала, что неплохо для начала рассказать тебе две вещи, которые ты, скорее всего, обо мне уже знаешь, и одну вещь, которой ты не знаешь. Потом я попрошу тебя сделать то же самое. Согласна?
Я кивнула.
— Хорошо, значит, две вещи, которые ты, по-моему, обо мне уже знаешь, довольно очевидны. Я учительница фортепьяно, и мой отец был местным аптекарем.
— Я его помню, — сказала я.
Мистер Кин давно ушел на пенсию, но я до сих пор не забыла, как он стоял за прилавком в белом халате. Он выглядел несчастным и говорил в нос.
— Тебе, вероятно, неизвестно, что я училась на врача. В колледже я изучала медицину, но, получив диплом, долго не практиковала. Когда мне было немногим больше двадцати, у меня диагностировали депрессию, и я провела некоторое время в больнице. Так я заинтересовалась психиатрией и в конце концов занялась ей профессионально.
— Ясно... — Я никак не могла подобрать уместный ответ.
— Может быть, ты знаешь обо мне еще что-то, о чем я не упомянула?
— Да. У вас в доме великолепный туалет.
— Ха!
— Самый волшебный на свете.
— Спасибо, — сказала она. — Теперь твоя очередь.
— Хорошо. Ну, вы знаете мою мать. И если вам случалось говорить с ней хоть сколько-нибудь продолжительное время, то вам известно и о снах. — Я пыталась угадать ее реакцию, но лицо Одри оставалось непроницаемым. — Вам, вероятно, неизвестно, что я боюсь закончить так же, как мама. Я боюсь, что на всю жизнь застряну дома и не смогу справиться с реальностью. И чувствую, что, если не поговорю об этом с кем-то как можно скорее, этот страх меня убьет, — произнесла я, глядя на свои ладони. — То есть кончать с собой я не собираюсь. У меня вообще не возникает мыслей о самоубийстве.
Ремонт загородного домика, купленного автором для семейного отдыха на природе, становится сюжетной канвой для прекрасно написанного эссе о природе и наших отношениях с ней. На прилегающем участке, а также в стенах, полу и потолке старого коттеджа рассказчица встречает множество животных: пчел, муравьев, лис, белок, дроздов, барсуков и многих других – всех тех, для кого это место является домом. Эти встречи заставляют автора задуматься о роли животных в нашем мире. Нина Бёртон, поэтесса и писатель, лауреат Августовской премии 2016 года за лучшее нон-фикшен-произведение, сплетает в едином повествовании научные факты и личные наблюдения, чтобы заставить читателей увидеть жизнь в ее многочисленных проявлениях. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.
В книгу вошли повести и рассказы о Великой Отечественной войне, о том, как сложились судьбы героев в мирное время. Автор рассказывает о битве под Москвой, обороне Таллина, о боях на Карельском перешейке.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…