Снежинка - [42]

— Ну, док, это я и сам мог бы тебе сказать, — заметил Билли.

— Да. Так вот, мы обсудили планы лечения. Я назначил Мейв курс медикаментов, за приемом которых вам надо будет следить. Важно убедиться, что она регулярно принимает лекарства в нужных дозах. И, разумеется, она продолжит еженедельные терапевтические беседы со мной.

— Надо привозить ее сюда раз в неделю? — спросил Билли.

— Да.

— И это все?

— Ну да. Я хочу сказать, номер моей помощницы у вас есть. Если захотите со мной связаться, можете без колебаний...

— ...звонить твоей помощнице.

— Да.

— И как она поможет, если моя сестра опять начнет наяривать зубами об лестницу?

— Ну, она передаст мне все, что вы ей сообщите.

— Ага, вместе с сотнями сообщений от других больных, которых вам не по карману здесь держать.

— Мистер Уайт, уверяю вас, мы следим, чтобы все наши пациенты получали необходимый уход.

— Зови меня Билли. Понимаю, ты тут не виноват, Пэдди. Меня бесит сама система.

Билли встал и снова пожал ему руку. Врач сказал, что Мейв будет ждать нас в вестибюле.

— Думаю, вы увидите у нее значительные улучшения, — сообщил доктор Аллен.

При виде нас мама робко улыбнулась.

— Надо что-то делать с твоими зубами, — сказал Билли.

Мама закрыла рот.

— Ничего, нормальные зубы, — заверила я. Я сказала ей «мамочка!» и надолго крепко сжала в объятиях.

С ее носа сняли гипс, отек с лица сошел. Фиолетовая гематома на переносице пожелтела.

Билли потер руки и подмигнул нам обеим:

— Ну что, деревня, готовы к очередной вылазке в город?

* * *

Все выглядело нереально. Мама вернулась к нам, обретя дар речи, способность ходить и пылкую веру в могущество психотерапии. Похоже, диагноз пришелся ей по душе. Слово «биполярка» она произносила с изумлением, будто нашла в кармане джинсов купюру в полсотни евро.

— Представляете? — спросила она нас, широко распахнув глаза. — Доктор Аллен подумывает использовать мой случай для своей следующей научной статьи.

В маминой привязанности к своему врачу не было ничего удивительного. Мама всегда питалась похвалами. Она нуждалась в восхищении. Даже в преклонении. Похоже, она нашла в этом мужчине все, чего лишилась со смертью Джеймса.

Мама погремела перед нами таблетницей, словно коробком драже. Это было разноцветное пластиковое колесико, разделенное на треугольные ячейки, на каждой из которых стояли первые буквы дней недели. Напоминало прибамбас для настолки.

— Взял с меня слово, что я буду их принимать, — сказала мама, подперев ладонью подбородок. — Хоть они и замораживают мне мозг. Знаете, как бывает, — наедешь на кочку, и мозг как бы подпрыгивает в голове? Примерно то же самое, только он от них постоянно, — она вскинула руки, — вверх-вверх-вверх.

— Главное, чтобы помогли, — сказал Билли.

— Посмотрим. Он особенно заинтересовался моим исследованием сновидений.

— Правда?

— Я одолжила ему несколько своих учетных журналов.

— Ты дала ему свои дневники?

— Билли, это не дневники. Это исследование.

— И все-таки, Мейв. Разве это не нарушение врачебной этики?

— К твоему сведению, изучение моих снов является неотъемлемой частью моего лечения.

— Ну-ну, — только и сказал Билли.

* * *

Машину мы оставили на парковке у торгового центра «Джервис». Мама хотела зайти в кафе «Бьюлис», так что я предположила, что лучше бы припарковаться на Друри-стрит.

— Где находится «Джервис», я знаю, — возразил Билли. — Так что едем в «Джервис».

Мы перешли по мосту на другой берег Лиффи. Прокладывать путь сквозь толпу оба они доверили мне. Я подгоняла их на светофорах. Как только зеленый человечек становился оранжевым, они уже боялись переходить улицу.

— Вы прямо как парочка туристов, — сказала я.

— Мы и есть парочка туристов, — сказал Билли, хватая маму за руку и переводя ее через дорогу. Приятно было видеть, как он к ней предупредителен.

Они остановились полюбоваться на рождественскую иллюминацию на Графтон-стрит.

— Nollaig Shona, — сказала мама и обняла меня рукой за плечи. — Когда ты родилась, я хотела назвать тебя Коллег, в честь Рождества.

— Правда?

— Да. Твой дедушка не позволил. Сказал, что тебя будут дразнить.

— Я все равно родилась не в Рождество.

— Какая разница? Это прекрасное имя.

— Дублин превратился в рассадник расизма, — проорал Билли сквозь грохот электрогитары, терзаемой уличным музыкантом. — Вон магазин под названием «Коричневый Томас». Впрочем, было бы еще хуже, назови они свою лавку «Черный Томас» или «Белый Томас». Пли «Желтый Томас».

— Билли, больше нельзя называть черных черными, — сказала мама. — Они цветные.

— О боже, — простонала я.

— По-ирландски они называются daoine gorma. Синие люди. Не помню, откуда это пошло. Как-то связано с дьяволом.

— Знаешь, Билли, иногда я забываю, почему меня так нервирует твоя трепотня, — сказала мама. — И туn ты опять как сказанешь!

— Это моя-то трепотня нервирует? Тебя?

* * *

Перед входом в «Бьюлис» стояла очередь. При виде витражей, блестящего паркета и гигантской рождественской елки глаза у мамы загорелись.

— Однажды я видела здесь Шинейд О’Коннор, — сияя, сообщила мама. — Она поняла, что я ее узнала, и подмигнула так, будто просила меня не раскрывать наш маленький секрет.

— Потом она украла из книжного библию, а остальное — история, — говорит Билли.