Снег в июле - [78]

После консультации с Тамарой Ивановной было принято решение сказать, что Нина Петровна ходит с каким-то важным лицом. Председатель госкомиссии как раз удовлетворял этому требованию. Поэтому через пять минут, время достаточное, чтобы пробежать на двенадцатый и обратно, Василина ни жива ни мертва взяла трубку. Слышно было, как Важин кому-то громко выговаривал.

Василина кашлянула.

— Алло-алло! Это вы, Нина Петровна?

— Нет, это… мастер.

— Вы ходили на двенадцатый?

— Да, хо-дила.

— Ну, что? Где прораб?

Василина молчала.

— Алло-алло! Что вы там? Почему молчите?

— Она за-нята, ходит с пред-седателем гос-комиссии.

— Ничего не понимаю! Откуда он там взялся? Ведь только что он звонил мне от себя.

Василина умоляюще посмотрела на Тамару Ивановну.

— А ну ка дай мне трубку!.. Товарищ Важин, говорит кладовщица, — бойко начала Тамара Ивановна.

— Ну?!

— На двенадцатый ходила я. Мне, наверное, показалось, что это председатель комиссии. Похож очень. Видно, начальство какое, Нина Петровна сказала, что сейчас идти не может, а позвонит вам позже.

— Позвонит? Это точно?

— Ну да, так она сказала.

— Хорошо! — В трубке раздались короткие гудки.

Потом еще звонил телефон. Требовали Нину Петровну; почему-то особенно добивался ее пожарный лейтенант. Но после Важина они были уже не страшны.

В 12.00 на стройку приехал главный инженер СУ Кудреватый. Он зашел в прорабскую, сел за стол Нины Петровны и, пристально глядя на Василину, спросил:

— Ну так что?

Почему-то она всегда смущалась, когда к ней обращался Кудреватый.

— Ни-на Петровна на двенадцатом, — забормотала она, — с пожарным…

— С пожарником? — насмешливо спросил Кудреватый.

— Да-да, пришел пожарный. Она… она с ним.

— Я только что пожарника встретил внизу.

— Вни… внизу? Значит, она сама на двенадцатом.

— Нина Петровна полчаса назад звонила в контору. Она сегодня работать не будет. Взяла отгул.

Василина застыла. В голове у нее мелькали обрывки фраз: «Да, знаю, она звонила вам отсюда»… «Я пришла позже»… «Мне сказала Тамара Ивановна». Чего он так смотрит?

— Вот, моя миленькая! Так всегда получается, когда птенчик хочет обмануть начальство. Правда?

Кудреватый встал и подошел к Василине.

— Правда? — Он мягко положил руку на ее плечо. — Правда? — Его голос стал приглушеннее.

Василина вскочила.

— Я… я сейчас. — Она выбежала на лестницу и громко позвала: — Тамара Ивановна!.. Тамара Ивановна!

Из соседней квартиры вышла кладовщица. Когда они вдвоем зашли в прорабскую, Кудреватый снова сидел за столом. Все так же бесцеремонно разглядывая Василину, он приказал всех рабочих немедленно перевести на корпус № 8.

— А как же? А Нина Петровна? Я без нее не имею права. Кто же будет заканчивать тут? — пробовала сопротивляться Василина.

— Да! — Кудреватый оперся руками на стол так, что передние ножки стула приподнялись, качнулся раза два. — Да!

— Когда тут был главный инженер треста, он пообещал Нине Петровне, что она спокойно закончит отделку. Кажется, так? — осторожно заметила кладовщица.

— Да! — Кудреватый еще раз качнулся на стуле. — Да!.. Вот! — Он вытащил из кармана бумажку и бросил на стол. — Вот телефонограмма за подписью главного инженера треста о переводе людей. Еще будут вопросы, замечания, может быть, реплики?

Тамара Ивановна молчала.

— Ну вот что, Тамара Ивановна, вы идите собирать людей. А мы с Василиной еще потолкуем.

Ехать бы Алексею еще две остановки, и все, наверное, закончилось бы так, как было задумано вначале — блудный сын вернулся в родное лоно, на стройку. Как часто мелочи вторгаются в нашу жизнь и толкают нас на неожиданные поступки: почему водитель автобуса, молчавший всю дорогу, вдруг произнес название остановки: «Аптека»?

«Аптека!» — Алексей вскочил. Три дня подряд он выходил на этой остановке и шел к корпусу № 14. Алексей пробовал урезонить себя: выходить не следует, снова получит от Нины Петровны кучу попреков и насмешек. Но когда автобус, тяжело дыша от жары, остановился, Алексей вышел.

Почему-то корпус показался ему странным, только уже на четвертом этаже понял — нет рабочих. Куда же они подевались? Что тут случилось? Он толкнул дверь и быстро вошел в прорабскую. Нины Петровны не было, в углу кто-то, согнувшись за столиком, всхлипывал.

— Что у вас тут? Где Нина Петровна?.. Василина!.. Кто тебя обидел?

Василина подняла голову. Увидев Алексея, вскочила и, подбежав, уткнулась ему в грудь, продолжая рыдать.

— Ну что ты, Василина? — он гладил ее по голове, чувствуя непонятную нежность к этой наивной, слабой девушке. — Что ты? — повторял он.

Глава вторая. Нина Кругликова

Снилось ей… да, собственно говоря, ничего ей не снилось. Мысленно она видела все ту же прорабскую; все милы, все улыбаются, даже председатель государственной комиссии кривит рот; что это означает, она не знает, но согласна считать и это улыбкой. Она берет листок бумаги, начинает писать. Сверху большими буквами выводит: «Протокол», ниже, уже чуть поменьше: «Мы, нижеподписавшиеся, члены комиссии…»

Нина их видит — вот они, члены комиссии. Прежде всего, ее славный рыцарь Алешка. Рослый, крепкий, желтые волосы торчат во все стороны. Ее веселый, никогда не унывающий Алешка! Что он ни делал со своими волосами! В первый год влюбленности отрастил их, они виднелись из-под каски и придавали ему вид этакого древнерусского витязя. Но так он выглядел только по утрам — час, ну, самое большее, два часа; затем вездесущая строительная пыль, тонкая, въедливая, покрывала Алешкины кудри. Потом произошла у них первая ссора (поспешил немного рыцарь!) и Алешка в отместку постриг волосы. Голова его, странно маленькая, на мальчишеской тонкой шее, совсем потонула в каске. Нине стало жалко его, от этого волосы стали снова быстро расти. Через квартал (три месяца — срок сдачи дома) он уже носил прическу на косой пробор. И еще были различные прически: на прямой пробор, зачесанные назад, чубчиком, короткий ежик… Все остальное время между влюбленностью, когда Алешка особенно следил за прической, и отречением от любви, когда он ходил стриженым, волосы на его голове росли буйно, в разные стороны.