Снег в июле - [33]

Тут, у отделочников, все было по-другому. Начать с того, что никто вообще не знал, где находится прорабская. Небольшого роста крепкий парень, как потом я узнала, бригадир штукатуров Шустик, с интересом рассматривая Василину, сказал, что вчера вечером прорабская была на третьем этаже в двухкомнатной квартире; где она сейчас, знает только сам бог и его заместитель по отделочным работам Кудреватый.

— А он заместитель самого бога? — переспросила я.

— Наряды выписывает, наряды закрывает, — ответил Шустик, считая это лучшим доказательством божественного происхождения Кудреватого. — А вы откуда? — любезно спросил он Василину.

На меня он не обратил внимания. Дожила, а? На меня уже не смотрят. Вот что значит стать «бывалым прорабом»!

Василина оценила обстановку:

— Может, вы поищете прорабскую? — попросила она Шустика.

— Не выйдет.

— Почему?

— Пока я вернусь к вам, прорабская перейдет в другое место. — Шустик громко рассмеялся, за ним рассмеялись я и Василина.

Вообще, Василина следила за каждым моим шагом, речью, за настроением. Я улыбаюсь, улыбается и она; хмурюсь — она страдальчески опускает бровки; спорю — она забивается куда-то в угол и пугливо ждет, чем кончится спор.

— Василина, — спрашиваю я ее, когда у меня появляется прежнее ироническое отношение к жизни, студенческое, — милая Василина, что же ты будешь делать, если мы расстанемся?

— Мы никогда не расстанемся.

— Ну, предположим, Василина, ты выйдешь замуж?

— Я никогда не выйду замуж.

— Так… Ну, а если я выйду замуж?

— Все равно, — Василина хмурит бровки, — все равно будем вместе.

Прорабскую мы нашли на четвертом этаже в однокомнатной квартире. Комната с серыми стенами, еще не оклеенными обоями, очевидно, служила приемной. Тут сидела плотная женщина — уже под сорок, как потом я узнала, совмещавшая обязанности кладовщицы, нормировщицы, табельщицы и адъютанта старшего прораба. Наверное, она была в курсе моего назначения, потому что встала и представилась: «Тамара Ивановна». Я сказала, как меня звать, представила Василину.

В этой прорабской, в отличие от моей бывшей, было совсем тихо. Ни водителей, требующих разгрузку машин, ни разных инспекторов, ни архитектора-конструктора… Молчал и телефон. Только на этажах слышались приглушенные голоса, изредка гремели ведрами…

— Тихо у вас как! — невольно произнесла я.

— Так всегда.

— Сам, грозный-то, у себя? — спросила я.

Мне понравилась улыбка Тамары Ивановны, понравилось, что она назвала себя по имени-отчеству. Терпеть не могу, когда взрослые женщины, чтобы казаться моложе, представляются по имени.

— Он в кухне кабинет устроил. Любит полки посудные для папок приспосабливать, — разъяснила Тамара Ивановна.

Я постучалась. Тихо, никто не отзывался. Толкнула дверь. Кудреватый спал, положив голову на кучу нарядов.

— Алло! — громко произнесла я.

Кудреватый вскочил. Он тупо смотрел, но вот прошла секунда, другая, очнулся, узнал меня, и тут же его лицо приняло обычное выражение любезной наглости.

— Ах, Нина Петровна, как я рад! Наконец-то свершилось, и вы наша. Да! И пришли у меня принимать делишки. Молодчина! Ну и характерец у вас! Другая бы плюнула на всю эту историю. Извинилась бы или послала подальше…

— Мне так и советовали. Ну да ладно, сдавайте дела, Кудреватый, и поскорее выматывайтесь отсюда… Это что, наряды? Ясно! Приняла… Дела? — я взяла несколько пыльных папок, которые лежали на полках. — Дела. Приняла. Кухню — ваш кабинет — тоже приняла. Что еще?

— Я хотел вам рассказать…

— Рассказать? Нет уж, извините, не хочется вас слушать. Наслушалась!

В тот момент мне хотелось воздать ему сторицей за все: за то, что бросила монтаж и перешла на «малярные» дела, за то, что так настойчиво-нагло он донимал меня телефонными звонками, за испорченный выходной день и, самое главное, за его любезную улыбочку.

— Ну что ж, ну что ж! — он начал складывать какие-то бумажки в желтый портфель-коробку. — Ну что ж! Ну что ж! — повторял он. — С удовольствием, с большим удовольствием… Только вам начальник СУ ничего не говорил: когда нужно закончить этот дом, и…

— Это не имеет значения. Тамара Ивановна, дайте, пожалуйста, список рабочих.

Кудреватый раз-другой, больше для вида, провел щеткой по пиджаку:

— Ну, засим, Нина Петровна…

— Идите, идите, Кудреватый!

Он взял портфель-коробку, шагнул к двери, я посторонилась.

— Все же, думается, вам полезно будет знать две вещи. — Его лицо вдруг стало серьезным. Это было так необычно, что я не оборвала его, как делала все время. — Первое: дом четырнадцать, в котором мы находимся, по плану сдается к концу месяца…

— Глупости вы говорите! — снова сорвалась я. — Тут работы!..

— И второе, — твердо отчеканил он, — с сегодняшнего дня я назначен главным инженером этого СУ.

Он вышел.

Где-то наверху или за перегородкой часы ударили два раза — два часа ночи. Дождь перестал. Высоко в чистом небе открылась луна, большая, ленивая и почему-то багровая. Все науки, в том числе и астрономия, безапелляционно утверждают, что она мертва, нет на ней жизни, нет воздуха. Ладно, понимаю и не спорю, а все-таки втайне от всех луну я считаю живой и даже мудрой. Подумать, сколько миллионов, миллиардов лет она смотрит на землю! Чего только не перевидела!.. Почему-то, глядя на луну, я всегда думаю о своем обещании Важину. Вот еще две недели, четырнадцать дней — боже мой, всего! — и чужой, совсем чужой человек войдет в мою жизнь, мысли, чувства… Милая, милая луна, ведь ты так много знаешь! Что ты скажешь?.. Мне вдруг показалось, что она сердито посмотрела своими черными глазницами, которые глупые, совсем глупые люди назвали «морями». Глаза, а не моря!