Снег в июле - [32]

Мне хотелось бы разъяснить тебе, мой друг записки, свой на первый взгляд неожиданный поступок. Еще два года назад, когда мы закончили институт, мои сокурсники живо обсуждали, куда пойти работать. Большинство пришло к решению: куда угодно, только не на стройку. «Почему? — спрашивала я. — Ведь стройка — это конечная ступень деятельности инженера-строителя. И научно-исследовательские институты, и проектные организации, и всякие строительные ведомства существуют именно для стройки». — «Смотрите, девочки и мальчики, — возмущенно говорила моя подруга Анюта, — смотрите, перед вами сумасшедшая особа… Ты что, не знаешь, что такое стройка? Это же… это же пыль, грязь, ругань! Там же работают одни грубияны». — «Предположим, что это так. Но ведь не могут все только проектировать. Кто-то же должен осуществлять проекты», — возражала я. Мне казалось постыдным, закончив институт, прятаться от жизни. Если там, на стройке, много плохого, то именно молодые инженеры должны исправить положение…

И вот, проработав два года на монтаже, полюбив его, я снова столкнулась с той же проблемой. «Монтаж? Тут что-то есть, — в конце концов согласились мои друзья. — Приходишь, трава зеленеет (все почему-то говорили о траве, и в книгах из жизни строителей тоже эту самую траву обязательно вспоминают), уходишь — стоит здание, собственно говоря, тебе памятник — ты уже не такая сумасшедшая, как мы думали раньше… Но отделка здания?! Ходить с ведрами, красками, краскопультами и мазать. Стоило для этого заканчивать институт. Зачем ты учила сопромат, статику сооружений, корпела над проектами мостов?»

Снова тот же мотив: там плохо, пусть туда идут другие. А ты? Ты, мол, избранная… Именно утром, когда я должна была принять решение переходить на отделку или нет, мне вдруг вспомнилась экскурсия в Минск, старики новоселы, которые не пожелали разговаривать со строителями, и тут пришло вдруг в голову: ведь конечная деятельность строителя не монтаж, а отделка. И новоселов именно она в первую очередь интересует. «Если ты не пряталась от жизни, пошла на монтаж, то неужели ты испугаешься сделать еще один шаг?» — сказала я себе.

Вот, мой друг, почему я поехала в отделочное управление.

Начальник СУ Гаритов высок, представителен, но показался мне каким-то ненастоящим, будто собранным из отдельных деталей, которые случайно завалялись на складе всевышнего. Было такое впечатление, что детали эти не очень хорошо пригнаны и если Гаритов сделает резкое движение, он в тот же миг рассыплется. Может быть, именно поэтому жесты его осторожны и округлы.

Принял он меня хорошо.

— Мне Кудреватый все рассказал. Я, например, на его месте не обижался бы, а согласился, что мы халтурщики. Очень правильно сказано, Нина Петровна. Что касается вашего перехода к нам, то готов хоть сейчас подписать приказ о вашем зачислении…

— Пишите! — прервала я его.

Он мягко улыбнулся. Через день, оформив перевод и сдав дела Семену, я с Василиной перешла в отделочное управление. (Сия девица насмерть перепугалась, когда узнала, что я ухожу, и слезно упрашивала взять ее с собой. Взяла!)

Напротив моего окна березка, милая и изящная. Ствол ее белый-белый! Рядом — фонарь, освещает ее. И когда я в окно смотрю, березка передо мной кокетливо кланяется-здоровается, встряхивая длинными, зелеными серьгами. Вот и сейчас она что-то ласково нашептывает. Что, березка, что?.. Не понимаю.

И вот мы на корпусе четырнадцать. Раньше я работала в ярко-желтом домике на колесах. Непрерывно хлопали дверью, то и дело входили люди: многочисленные инспекторы от Гостехнадзора, от пожарного надзора, по технике безопасности; представители проектной организации — конструктор, архитектор, которые были ласковы, но записывали в строительный журнал неприятные вещи; начальство всех рангов: от главного инженера СУ, всегда озабоченного, отмечавшего в своей толстой записной книжке что-то, до барственного зама из главка, который вечно боялся испачкать свой светлый пиджак; врывались взбудораженные шоферы, еще с порога они начинали кричать о простое машин (не дай бог вступить с ними в спор!), приходил заказчик Поляков, молодой человек с круглым полным лицом, на котором застыла негодующая усмешка («Это что?» — кричал он, показывая пальцем в окно. Дальше прорабской он вообще не ходил), прибегали субподрядчики в ранге прорабов по сантехнике, по электромонтажным делам, по лифтам, по устройству кровли, по наружному водопроводу и канализации, по кабельным работам; приезжали не так уж редко корреспонденты из газет, радио — народ шустрый, палец в рот не клади; приходили бригадиры, непрерывно звонили два телефона… И всем был нужен старший прораб Нина Петровна (дожила, по отчеству стали звать!) Кругликова, чтобы ткнуть носом ее, Кругликову, в разные неполадки, оштрафовать, подстегнуть, укорить, просить, восхищаться ею, превозносить, стегануть выговором.

Рядом работали бесшумные башенные краны и молчаливые монтажные пятерки, которые требовали неусыпного внимания. Но как это ни странно, прораб никогда не хныкал, был бодр и свеж. Казалось мне, не лекарства следует назначать слабосильным, не модный бег трусцой, не лечение в санаториях, а прорабство.