Снег - [155]

– Кадифе-ханым, я полковник Осман Нури Чолак, – сказал военный средних лет, грубо раздвинувший занавеску, и поприветствовал их, поклонившись до пола, как в фильмах. – Ханым-эфенди, чем я могу облегчить ваше горе? Если вы не хотите выходить на сцену, я могу сообщить вам благую весть: дороги открылись, скоро в город прибудут военные силы.

Позднее в военном трибунале Осман Нури Чолак будет использовать эти слова в качестве доказательства, что он пытался защитить город от организаторов этого глупого военного переворота.

– Со мной абсолютно все в порядке, благодарю вас, – ответила Кадифе.

Ипек почувствовала, что в движениях Кадифе уже сейчас появилось что-то от наигранной манеры Фунды Эсер. А с другой стороны, она восхищалась усилиями сестры взять себя в руки. Кадифе с трудом встала, выпила стакан воды и начала бродить, как призрак, туда-сюда по просторной комнате.

Когда началось третье действие, Ипек собиралась увести отца, не дав ему поговорить с Кадифе, но Тургут-бей подошел к ней в последний момент.

– Не бойся, – сказал он, подразумевая Суная и его друзей, – они современные люди.

В начале третьей сцены Фунда Эсер спела песню женщины, над которой надругались. Это привлекло к сцене внимание тех зрителей, которые считали пьесу местами слишком «интеллектуальной». Фунда Эсер, как всегда, лила слезы, ругала мужчин, но в то же время взахлеб рассказывала о том, что с ней произошло. После двух песен и маленькой пародии на рекламу, которая по большей части насмешила детей (показывали, что продукция «Айгаз» сделана из «выпущенных газов»), сцену затемнили, и показались двое солдат, напоминавших тех, что вышли на сцену с оружием в руках в конце спектакля два дня назад. Они принесли и установили на середине сцены виселицу, и во всем театре наступила нервная тишина. Заметно хромавший Сунай и Кадифе встали под виселицей.

– Я не думал, что события будут развиваться так быстро, – сказал Сунай.

– Вы хотите признаться в том, что вам не удалось сделать, что вы хотели, или вы уже состарились и ищете предлога, чтобы красиво умереть? – спросила Кадифе.

Ипек почувствовала, что Кадифе прикладывает огромные усилия, чтобы продолжать играть свою роль.

– Вы очень сообразительны, Кадифе, – сказал Сунай.

– Это вас пугает? – спросила Кадифе натянуто и гневным голосом.

– Да! – игриво ответил Сунай.

– Вы боитесь не моей сообразительности, а того, что я – личность, – сказала Кадифе. – Дело в том, что в нашем городе мужчины боятся не женской сообразительности, а того, что женщины будут ими командовать.

– Как раз наоборот, – сказал Сунай. – Я устроил этот переворот, чтобы вы, женщины, командовали собой сами, как европейские женщины. Поэтому я хочу, чтобы вы сейчас открыли голову.

– Я открою голову, – сказала Кадифе. – Но чтобы доказать, что я сделала это не под вашим давлением, не из желания подражать европейцам, после этого я повешусь.

– Но вы очень хорошо знаете, что европейцы будут вам аплодировать из-за того, что вы, покончив с собой, поведете себя как личность, не так ли, Кадифе? От глаз людей не укрылось, что и на том пресловутом тайном собрании в отеле «Азия» вы весьма увлеченно добивались, чтобы обращение в немецкую газету было отправлено. Говорят, что вы организовывали девушек, совершающих самоубийство, так же как и девушек в платках.

– Только одна девушка боролась за платок и покончила с собой. Это Теслиме.

– А вы сейчас будете второй…

– Нет, прежде чем совершить самоубийство, я открою голову.

– Вы хорошо подумали?

– Да, – ответила Кадифе. – Я очень хорошо подумала.

– Тогда вы должны были подумать и вот о чем. Самоубийцы отправляются в ад. Вы что же, убьете меня со спокойным сердцем из-за убеждения, что все равно попадете в ад?

– Нет, – ответила Кадифе. – Я не верю, что, покончив с собой, попаду в ад. А тебя я убью, чтобы избавиться от такого паразита, врага нации, веры и женщин!

– Вы смелая, Кадифе, и говорите откровенно. Но самоубийство запрещается нашей религией.

– Да, в Священном Коране сура «Ниса» повелевает: «Не убивайте себя», – сказала Кадифе. – Но это не означает, что Всемогущий Аллах не простит юных девушек, убивших себя, и отправит их в ад.

– Значит, таким образом вы искажаете смысл текстов Корана.

– Верно как раз противоположное, – сказала Кадифе. – Некоторые девушки в Карсе убили себя потому, что не могли, следуя своему желанию, закрывать голову. Великий Аллах справедлив и видит, какие муки они терпели. Раз в моем сердце есть любовь к Аллаху, я уничтожу себя, как они, потому что в этом городе мне нет места.

– Вы знаете, что это рассердит наших религиозных руководителей, которые зимой, под снегом, приехали сюда, чтобы отговорить от самоубийства находящихся в безвыходном положении женщин этого нищего города, не так ли, Кадифе?.. Между тем как Коран…

– Я не буду обсуждать мою религию ни с атеистами, ни с теми, кто от страха делает вид, что верит. И вообще, этот спектакль пора заканчивать.

– Вы правы. А я начал этот разговор не для того, чтобы повлиять на ваше моральное состояние, а потому, что вы не сможете меня убить спокойно из-за боязни попасть в ад.

– Не беспокойтесь, я убью вас совершенно спокойно.