Смысл жизни человека: от истории к вечности - [98]

Смысложизненная проблематика философии, по-видимому, исторически предшествовала собственно этической: «вечные» нормы нравственности, типа «золотого правила» были, ответом на вопрос о наилучшей жизни («когда мы не делаем того, что осуждаем в других»).

Положение стоиков о том, что жизненная необходимость довлеет над человеком, но тот свободен в отношении к ней, также означает первичность осмысления жизни во всех ее проявлениях по отношению к осознанному и, чтобы там ни говорили о «замаскированной покорности», достойному ответу на положение человека в мире. Так субстанциальный план морали конкретизируется, а этическое мировоззрение (жизневоззрение) приобретает достоинство жизнеорганизующего принципа, который играет роль переходного звена от смысложизненной проблематики философии к этике как жизнеучению. Если смысл жизни, по А.Камю, – основной и главный вопрос философии, то таковым для философской этики можно считать нравственный смысл человеческой жизни, который постигается в метафизическом единстве познавательного и ценностного отношения человека к себе и миру.

Констатация связи философии и этики в смысложизненной проблематике не освобождает от необходимости выделения специфики этического подхода к проблеме смысла жизни, которая часто обозначалась негативным образом: жизнь важнее ее смысла. «Смысл», таким образом, отождествлялся с чисто когнитивным пониманием, редуцирующим все богатство жизни к некоторым формулам «истины бытия», тогда как жизнь должна переживаться в интуитивном проникновении в нее и творческой трансценденции к ее основаниям. Такое понимание утверждалось художественной культурой и философской эссеистикой.

Другой подход связан с этически неартикулированным анализом проблемы смысла жизни как истины бытия, «встроенной» в него изначально, имманентно присутствующей в жизни как космическом феномене. К данному подходу тяготеют естественнонаучно ориентированные мыслители.

Третий подход представляется более плодотворным, так как указывает на единство нравственно-философской проблематики в ее метафизическом измерении. Такой уровень рассмотрения присущ «философии морали» и раскрывается у мыслителей, которые писали этику «с большой буквы», считая ее вершиной философского здания. Сфера нравственности предстает здесь как сфера подлинного раскрытия смысла жизни, ее нравственного смысла. Метафизическим основанием содержательного тождества понятий «смысл жизни» и «нравственный смысл жизни» считается абсолютность морального начала жизни, его безусловность и невыводимость откуда-либо. Рациональное, при этом, не растворяется в иррациональном: разум незаменим в построении иерархии ценностей и определении нравственных приоритетов по отношению к абсолютному как конкретному всеобщему. Последнее означает, что смысл жизни – свидетельство посюсторонности идеального. Сама жизнь является и ареной и субстратом нравственности, а та, в свою очередь, наиболее достойной формой бытия человека. Тем самым, фактически снимаются вопросы: человек для морали или мораль для человека? И что онтологически первичнее: жизнь или моральный принцип? Императивность морали – это императивность самой жизни, осмысленной как ценность. Таким образом, среди предпосылок нравственного осмысления жизни, как первая и тривиальная, выступает «сознание жизни», установление с жизнью непосредственных, неформальных отношений. Очевидно, это имел в виду Ф.М.Достоевский, когда обязательным условием нравственной жизни человека назвал его способность «честно вписаться в людской обиход», или «возлюбить жизнь больше, чем смысл ее». (Поскольку возлюбить бессмысленную жизнь едва ли не труднее, чем врага, писатель, наверное, акцентировал не сопоставление ценности жизни и ее смысла, а только опасность «засушить» непосредственное сознание жизни).

Из осознания жизни как данности исходили практически все мыслители, не всегда так четко, как например А.Швейцер, артикулируя это основание, которое обусловливает любые нравственные искания смысла жизни. Следующим шагом в поиске являются представления о «качестве» и «ценности» жизни.

С древних времен люди поняли, что надо думать не только о продолжительности, но и о качестве жизни. Количественные характеристики считались побочным результатом правильно прожитой жизни, ее нравственной оправданности как целого. Контекст целостности привел к попытке взглянуть на жизнь как бы «извне». Следствием стал темпоральный разрыв между должным и сущим. Должное, в отличие от сущего, рассматривалось не во временных координатах человеческого бытия на земле, а выносилось в вечность, в принципиальную вневременность. (Если мораль в ее бытовом значении имеет прошлое, настоящее и будущее, то мораль с позиции Бытия соотносит временное и вечное. Вечность и общезначимость (универсальность) становятся онтологически разноплоскостными, но одноуровневыми коррелятами, что позволило бытовой морали претендовать на статус бытийной без обращения к трансцендентным планам и понятиям, хотя они всегда имплицитно присутствуют).

«Качество жизни» раскрывалось в разных смысловых отношениях, среди которых можно синтетически выделить как базовые 1) ее нравственную достойность, удостоверенную социумом и 2) моральную аутентичность, то есть возможность использования человеком права действительно прожить жизнь как свою собственную, самому и в согласии с собой. Идеалом «качества жизни», отсюда, можно считать итог векторного совпадения достойной жизни и человеческого достоинства.