Смысл жизни человека: от истории к вечности - [139]

Шрифт
Интервал

Ответственность не просто «принадлежит» индивиду, но и конституирует его целостность: «Что же гарантирует внутреннюю связь элементов в личности? Только единство ответственности. За то, что я пережил и понял в искусстве, я должен отвечать своей жизнью, чтобы все пережитое и понятое не осталось бездейственным в ней».752

Обращение к работам М.М.Бахтина позволяет понять, что противоречие между этико-онтологической автономностью, достаточностью «я» и диалогической природой отношений совести и ответственности – кажущееся. Любой переход от «я» к «ты», по Бахтину, обретает свой «нудительный смысл» только в соотнесении с действительной единственностью, предшествующей событию «индивидуальных центров ответственности». Существование – это самоосуществление, никогда не сводимое к чему-либо другому, однако проявляющееся и проясняющееся только в «другом». Когда человек остается с самим собой, в корне меняется его бытие: появляется «над – я», как свидетель и судья всего человека, то есть появляется «другой», которому человек поручает оценить себя. Так возникает общий мир культуры, отделенный от неповторимой единственности переживаемой жизни. Бытийная ответственность может возникнуть только в точке соприкосновения этих миров; мы же возлагаем ответственность за создание норм и ценностей на мир культуры, делаем их «другими». Так образуется «должное», оторванное от «сущего», а ответственность приобретает внешне-принудительный характер. Человека «спасает» от полной ответственности несовпадение с самим собой, вечное трансцендирование к Абсолюту как «другому», который, на самом деле, дан, предназначен как «я». («Был план для него и только не виден он был до времени»).

Здесь встает вопрос: как выйти на первозданное? Результат ли это активных внутренних усилий человека? Или плод ожидания того, что откроется в конце концов? Стремление или ожидание?

Метафизический аспект соотношения устремленности и ожидания проявляется, фиксируется в понятии самотрансценденции. Быть человеком, в этом смысле, значит быть направленным на нечто, что лежит вне тебя, на что-то иное. В.Франкл замечает: «Человек живет идеалами и ценностями. Человеческое существование не аутентично, если оно не проживается как самотрансценденция».753 Если, по мнению Ж. – П.Сартра, идеалы и ценности придумываются человеком, то, с точки зрения Франкла, «смыслы обнаруживаются, а не придумываются».754 Дело в том, что на каждый подлинный вопрос существует лишь один ответ – истинный, и он может быть получен лишь в результате самотрансценденции к универсальным ценностям. Их упадок и приводит к экзистенциальному вакууму, поселяющемуся в душе человека.

Понятие трансценденции (самотрансценденции) использовалось многими исследователями духовно-нравственной активности человека. По М.Хайдеггеру, – это переход от несобственного человеческого существования к полноценному существованию, к экзистенции; вызванный страхом, этот переход не означает преодоления трагического бытийного тупика, ибо касается «вторичного» по отношению к самому бытию, сущего.

По Ж. – П.Сартру, человек выходит за рамки любого возможного опыта и трансцендирует любую вещь, поскольку включает ее в сферу своей активной деятельности и осмысления.

К.Ясперс масштабом трансценденции измеряет степень возможного возвышения личности.

Н.Гартман дает гносеологическую трактовку трансценденции и выделяет в ней четыре аспекта: познанное, подлежащее познанию, непознанное и непознаваемое (иррациональное).

М.Мамардашвили, опираясь на переосмысленный медитативный опыт Р.Декарта, объединял два аспекта трансценденции – стремления и ожидания – в «усилии стояния», «в разрешении метафизического томления в состоянии высшей радости».755 В этот момент истины, в этом стоянии один на один с миром человек мог бы «хорошенько расспросить себя» и описать весь мир. Такое одинокое стояние перед миром предполагает специфическую интеллектуальную операцию – редукцию, то есть «срезание всего, что вошло в тебя помимо тебя, без твоего согласия и принципиального сомнения, а на правах непонятого пока и потому требующего расшифровки – личного удивления».756 «Условие стояния» между Я и миром, трансцендентным и имманентным описывает суть самотрансценденции как, одновременно, стремления и ожидания. Здесь на ум приходит гештальт в виде двух профилей, образующих вазу.

Самотрансценденция как устремленность и ожидание вместе коротко описывается словами: «смысл должен быть найден», то есть он есть, и его можно и нужно найти.

Несомненно красивая и во-многом верная теория трансценденции имеет, с точки зрения философской этики, недостатки, и самый существенный из них тот, что трансцендирование себя к Иному предполагает не только соотнесение с ним, но и сохранение пропасти между реальным и идеальным, сущим и должным. Это обстоятельство побудило Бахтина обратиться к другому, не менее известному понятию – к интенции (от лат. – «намерение, тенденция»). Выделение интенции позволило ему сделать акцент на самом устремлении человека, то есть преодолеть деиндивидуализацию человека и превалирование в нем рефлексивного над волевым. В центре внимания Бахтина – «поступающее мышление». Ответственность (его ключевое представление) – это состояние напряженной осознанности, волевое удержание осознанного, позволяющее сделать самостоятельный выбор. Жизнь требует от человека предельной концентрации в себе, собранности и «внутренней убедительности» себя для самого себя. Интенция и определяет и снимает грань между «я» и «другим», различая и, одновременно, отождествляя «свое» и «чужое». В конечном итоге, всякое слово-поступок должно стать своим, тогда можно по-настоящему отвечать за него всей своей жизнью.


Рекомендуем почитать
Власть предыстории

Проблема происхождения человека, общества, зарождения и становления древнейших социальных феноменов всегда оставалась и по сию пору остается одной из самых трудных и нерешенных в науке. Новизна книги И. Ачильдиева не только в остроте гипотезы, объясняющей, по мнению автора, многочисленные загадки процесса антропосоциогенеза с позиций современной науки. Некоторые положения книги носят спорный характер, но такая дискуссионность необходима для формирования современных представлений о закономерностях развития общества.


От Достоевского до Бердяева. Размышления о судьбах России

Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.


Марсель Дюшан и отказ трудиться

Книга итало-французского философа и политического активиста Маурицио Лаццарато (род. 1955) посвящена творчеству Марселя Дюшана, изобретателя реди-мейда. Но в центре внимания автора находятся не столько чисто художественные поиски знаменитого художника, сколько его отказ быть наёмным работником в капиталистическом обществе, его отстаивание права на лень.


Наши современники – философы Древнего Китая

Гений – вопреки расхожему мнению – НЕ «опережает собой эпоху». Он просто современен любой эпохе, поскольку его эпоха – ВСЕГДА. Эта книга – именно о таких людях, рожденных в Китае задолго до начала н. э. Она – о них, рождавших свои идеи, в том числе, и для нас.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.