Смысл жизни человека: от истории к вечности - [124]
Концепции справедливости, желающие быть реалистичными и практичными, не базируются на идеальных случаях полного общественного согласия людей. Они исходят из того, что отправной базой увеличения справедливости является и частичное согласие, и компромиссы. Одним из существенных недостатков теории справедливости как честности Дж. Роулса как раз выступает попытка совместить политический контекст рассмотрения проблемы с моральной конструкцией «первоначального состояния» – абстрактным допущением «наличия широкого согласия относительно необходимости избрания принципов справедливости при определенных условиях».711Роулс признает, что, если в отношении некоторых вопросов, например, несправедливости расовой дискриминации или религиозной нетерпимости, у людей имеются вполне определенные позиции и решения, то в отношении других, типа «правильного распределения богатства и власти, мы определяемся значительно менее уверенно».712
Справедливость не обладает универсальностью на уровне конкретного человеческого существования и может обрести очевидную однозначность лишь в достаточно абстрактной формулировке, как «требование соблюдения равенства», или «мера равенства и неравенства между людьми» (Дж. Роулс). Нормативность справедливости приобретает отрицательный характер. Позитивные же формулировки, типа прудоновской «уважай ближнего, как самого себя…», предлагают прикладывать квазиабсолютные формы, аналогичные библейским, к относительным ситуациям. Однако рационально-рассудочный характер справедливости, регулирующей быт людей, не позволяет содержательно постулировать абсолютное содержание ее требований. Если «справедливость есть середина выгоды и ущерба, ограничивающая произвол», то ее стремление дать каждому «равное (следуемое) ему» вступает в противоречие с невозможностью допустить «воздаяние равным» (Аристотель). Так общее и обусловленное сталкивается с конкретным и безусловным (бытовое и бытийное).
Ценностным основанием бытийной морали является любовь (милосердие), опосредующая все другие духовно-онтологические состояния человека. Абсолютность заповеди любви отвергает всякие расчеты мер; милосердие предлагает поступать по отношению к людям не так, как они поступают относительно тебя действительно, а так, как ты хотел бы. Желание здесь – форма обнаружения возможности как парадигмы бытийной морали. Милосердие выше справедливости и не менее универсально, несмотря на то, что справедливость – и долг, и обязанность, а милосердие же – только долг, но не обязанность. Каждый человек осмысливает свое отношение к моральному абсолюту самостоятельно и свободно, вменяя милосердие себе в обязанность. Милосердие универсализуется как всегда возможное не внешне-, а внутренне – императивно. В светском варианте это означает «начни с себя», а в христианской формулировке – «каждый за себя, один Бог за всех». Бытийная мораль исходит из возможности каждого решить для себя главный вопрос жизни, чем обеспечивается универсализуемость заповеди любви как долга и вмененной самому себе обязанности. Возможность должного в сущем «не перестает», подобно любви, всегда предшествует действительности, бытийно опережая и обусловливая справедливость. Трудно согласиться, поэтому, с трактовкой любви (милосердия) как восполнения неполноты справедливости. Милосердие – всегда «до зла» и потому не аналогично равнодушию солнца, равно льющего свой свет на праведных и неправедных.
Для обозначения такого «предстояния» часто используется понятие «правды». Не правда должна изменяться по жизни, как писал Л.Н. Толстой, а жизнь по правде, и тут же призвал не верить тому, кто говорит, что до полной правды не дойти.713
Само слово «справедливость» («с-праведливость») указывает на производность обозначаемого им от «правды» и «праведности» как предельно возможной полноты его осуществления: «Нельзя поровну делить то, чего нет, что только предстоит человеку познать и открыть своим испытанием. И в этом смысле есть какая-то справедливая и несправедливая иерархичность в каждый данный момент…».714
Правда – не идеал в матрице – круксе на пересечении «плюс» – милосердия и «плюс» – справедивости.715 Такое пересечение лежит в плоскости действительности бытовой морали, где справедливость и милосердие взаимодополняют и взаимоограничивают друг друга. По этой логике не только справедливости, но и милосердия не должно быть слишком много, так как первое приводит к бессердечной справедливости, а второе – к безрассудному милосердию. (Там же.) На уровне бытийной морали справедливость и милосердие не ограничивают, а безмерно усиливают друг друга.
Понятие «правда» не совпадает с понятием «истина» в его этическом смысле. Задачей «истины», как исторически относительного результата моральной рефлексии, является не столько утвердить свое содержание именно как истинное, сколько, во-первых, придать ему моральный статус как таковой, и, во-вторых, в определенной степени универсализировать (в идеальном случае – утвердить как всеобщий закон). К анализу моральных истин тяготеет формальный подход в этике, связанный с поиском тех условий существования морального именно как морального, которые не зависят от его содержания. На уровне бытовой морали нас действительно интересует статус, принадлежность тех или иных универсализированных мотивов и действий к моральной сфере, или степень их бескорыстия.
