Смысл жизни человека: от истории к вечности - [114]

Одна из формулировок категорического императива Канта звучит: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом».690Иначе говоря, хотел бы, мог бы ты «назначить» на роль «всеобщего закона» разрешение на убийство, грабеж, обман или хамское поведение? Вряд ли, так как даже хладнокровный убийца разрешает это деяние только самому себе или себе подобным. Таким образом, должное становится таковым в случае возможности его универсализовать, выявить его общезначимое содержание, признаваемое всеми. Модальность должного здесь стыкуется с модальностью возможного, понимаемого не только в универсальном, но и индивидуальном смысле. На это обратил внимание русский философ П.Д.Юркевич: «Всякое нравственное предписание разума, всякое наставление разума о том, что я ДОЛЖЕН делать, открывает мне перспективу дел только еще ожидаемых, пока еще не осуществленных; а могу ли я совершить эти дела, имею ли я нравственные силы как источники этих дел, – это совершенно другой вопрос, о котором нравственное законодательство разума ничего не скажет».691

Исследование морально-нравственных реалий в контексте смысложизненных отношений человека с миром имеет давнюю историю, в которой даже античные мыслители (Сократ, Платон, Аристотель и др.) не являются первооткрывателями, хотя их представления заложили фундамент западноевропейской философии морали. Базовыми, с точки зрения нашей темы, явились идеи о целостности человеческого существования, о неразрывной связи в нем (и даже единства) этического и общемировоззренческого, когнитивного и ценностного содержания, предполагающего возможность не только теоретического сопоставления нравственно сущего и должного, но и практического, в рамках «совершенной деятельности» или мудрого образа жизни, совмещения поведенческих и смысложизненных сторон нравственности.

«Смысл жизни» как термин, возник в истории философии и этики сравнительно поздно (от «sense of life» в английской философии 17 в.), однако имплицитно всегда присутствовал в моральных рассуждениях, начиная с античности: это «нравственно разумное» у Сократа, идея «высшего блага» у Платона или «безусловная цель целей совершенной деятельности» у Аристотеля.

«Вечные» нормы нравственности, например, «золотое правило», были ответом на вопрос: «Какая жизнь подлинно наилучшая?» – «Когда мы не делаем того, что осуждаем в других» (Фалес).

Долгое терминологическое оформление проблематики смысла жизни обусловлено ее идеальным, абсолютным и интегральным содержанием, а также тем, что смысл жизни рассматривался не столько в целевом плане (как абсолютно-универсальная цель, откуда мог бы начаться путь исследования сущности и форм ее индивидуального осмысления), сколько с точки зрения средств достижения целей, уже заданных той или иной светской парадигмой жизни (счастье, удовольствие, совершенство, жизненный успех, красота, здоровье и т.п.) или сакрально-религиозной парадигмой (приближение к Богу, растворение в Абсолюте и т.п.).

В Новое время смысл жизни трактовался как оптимальное согласие индивидуальной и общественной деятельности, то есть социум предстал в виде объектированной родовой сущности индивида и носителя смысла его существования. Рационалисты, при этом, предлагали исходить из самодостаточности разума и доверять его представлениям о смысле жизни, существуя так, как если бы жизнь действительно имела смысл.

По Т.Гоббсу, Дж.Локку и другим представителям эмпиризма, «конечная цель» и «высшее благо» – результат общественного согласия: «смысл жизни» сводится к балансу естественности и цивилизованности, иначе говоря, к технике быта, предотвращающей «войну всех против всех» и каждого индивида с суммой правил «джентльмена». Нарастающая приземленность трактовок «смысла жизни» ввела его в сферу «правильно понятого интереса».

Чистый принцип нравственности как фундамент смысложизненного отношения человека к миру выявил И.Кант. Его заинтересовало не столько понятие смысла жизни, сколько моральная авторитетность его «ноуменального» содержания, обусловленная человеческой свободой в ее сущности, а на уровне существования – универсальностью. Стремление Канта к концептуальной чистоте вывело за моральные скобки «материальные склонности» как состав жизни; Кант субстанциализирует не объект направленности «доброй воли», а само устремление, априорно содержащееся в разуме. На место «жизни» встает свобода как ниоткуда не выводимый абсолют, а «смысл жизни» оказывается понятием, не прошедшим горнила критической процедуры разума, но сохраняющим практическое регулятивное значение. «Быть достойным счастья» – квинтэссенция смысла жизни и результат безусловного уважения к нравственному закону. Смысл жизни связывается с сознательно родовым поведением, возможность которого, в свою очередь, обусловлена «трансцендентальным царством целей» по ту сторону эмпирического опыта.

Посюсторонность «смысла жизни» утверждал Гегель, для него это «субстанциальная цель разума», «требующая сращения особенной и всеобщей воли». В этом случае человек реально, до глубины души обновляет свою жизнь, соединяет цель и содержание жизни, обнаруживает свое метафизическое «единобытие» с другими людьми, «тождество субъективных душ». Смысл жизни и назначение человека, по Гегелю, состоит в том, чтобы свободно жить содержанием и целями Субстанции.