Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова - [8]

Полный тоски и безучастности, Ваня выехал в Голоколамск к знакомой вдове, его верной подруге Маняше, чтобы отдохнуть и обдумать дальнейшее. Дело предстояло трудное. Снова Чмотанов почувствовал в душе разгорающуюся любовь к риску и удаче.

* * *

Караулы сменялись. Привычно печатая шаг, усыпленные преступником люди дошли до казармы и повалились на нары.

Доступ, как обычно, начался в 11 часов. В Александровском саду царила давка, но подходили к дверям присмиревшие, благоговейно снимали шапки и парами шли мимо стеклянного ящика. Тихонько плакала старушка, мутно вглядываясь в бессмертный образ того, кто за десять дней потряс земной шар[12]. Многие, не видя лица, полагали, что так и должно быть. Другие мысленно дорисовывали недостающие дорогие черты.

— Не останавливаемся. Пройдем скорее. — Командовал дежурный офицер Жорик.

Последней в этот день вошла супружеская чета. Должно быть, приехали они из провинции. Одеты были оба в старомодные китайские плащи из крашеного брезента[13].

— Скорее! — предупредил офицер. Они ринулись вниз, подчиняясь команде. Чета разлетелась и ударилась лбами в дверь листовой латуни. Дверь запела, словно уронили гитару.

— Тихо! — грубо сказал Жорик.

Трепеща, чета взошла на смотровую площадку и, щурясь после белоснежной площади, приглядывалась к мумии.

— Паша! — зашептала жена. — У него головы нет, или это мне кажется?

— Молчи, дура! — Супруг напряженно оглядел ложе. Самой существенной части тела действительно не было. Пот хлынул ручьями по спине мужчины. Он вдруг увидел, что голов целых три, потом их стало восемь, и головы, размножившись, заполнили целиком стеклянную коробку, словно кузов машины, груженой навалом капустой.

— Черт! — глухо крикнул супруг.

— Черт!

Он качнулся и ударился головой об острый край гранитного парапета.

— Паша! — отчаянно закричала женщина и упала рядом с ним на колени.

— Паша, прости меня! Ну, закатилась куда-нибудь, всякое бывает!

— Посетителю плохо. Нашатырь, — скомандовал Жорик, подготовленный ко всем случаям жизни.

— Не беспокойтесь, мадам, — нарушая устав, офицер взял под руку обезумевшую от горя женщину. — Вашему мужу окажут необходимую медицинскую помощь.

— Ну вот, ни объявления, ничего… — Всхлипывала она. — Лежит безголовый, а у меня муж нервный, контуженный, инвалид второй группы… В сто лет раз в Москву приедешь, дороги не знаем, ничего не знаем…

— Кто безголовый? — ледяным тоном спросил Жорик.

— Безголовый, безголовый! — упорствовала посетительница и рыдала, тыкая пальцем в сторону саркофага. Жорик оглянулся. Неожиданная слепота затмила взгляд. Он сбежал вниз и, приподнявшись на цыпочках, прижался носом к стеклу.

Красноватый свет. Френч. Ботинки. Все по уставу. Протер глаза. Головы… не было. «Как поступает настоящий офицер на моем месте?» — подумал очень медленно Жорик. Он вынул пистолет и вложил кислую сталь в рот.

— Товарищ капитан… — говорил ему в спину дежурный врач. — По всей видимости, умер товарищ.

Грохот выстрела потряс благоговейную тишину. По стеклянному торцу опустевшего саркофага, трепеща кусочками холодца с мелкими прожилками сосудов, сползали мозги дежурного офицера.

* * *

В эту ночь Правительство не расходилось. Гарнизон развели и посадили под замок. Составили список лиц, допущенных к чрезвычайной государственной тайне. К столице были подтянуты танковые дивизии. Улицы и общественные места патрулировались агентами в штатском и солдатами, переодетыми дворниками.

Ждали возникновения враждебных слухов и приготовились брать всех.

Совещались.

Словно угроза черной чумы нависла над городом. В пижаме и ночном колпаке привезли академика Збарского[14].

Совещались.

Генеральный секретарь плакал, как ребенок, размазывая краску с бровей[15]. И не он один. Никто не знал, что делать. Подсказать было некому. До начала работы мавзолея оставалось около полусуток.

— Так быстро реконструировать невозможно… — сказал оправившийся от приступа ужаса Збарский. — Если постараться… месяцев за шесть… справимся!

— Полгода! — застонало Политбюро.

Гениальное всегда просто.

— Знаете ли что, — успокоившись немного, сказал Генеральный секретарь.

— Актёра положим на время.

— Ура! — закричали в интимном кругу.

— Привезти актера Роберта Кривокорытова[16]! — распорядился Начальник искусств[17].

Через полчаса актера доставили, — почему-то дрожащего, с малиновым подтеком под глазом.

— Фингал откудова? — раздраженно спросили допущенные к тайне.

— Сопротивлялся гражданин! — чеканил агент. — Кричал, что не имеем права.

— Черт вас дери! Чисто ни одного задания выполнить не можете!— кричал Начальник искусств. — Загримировать его! Живо!

Актер что-то бормотал и вырывался. Его почти у несли и … в вели в скоре пожилого и растерянного Владимира Ильича. Все невольно подтянулись.

— Годится! — сказало хором правительство.

— Роберт! — мягко, по-отечески начал Генеральный Секретарь, взяв из рук референта текст речи. — Вам выпала трудная, ответственная, но почетная, благородная задача. Дело в том, что тело Ильича взято… так сказать, на реставрацию… Но было бы неудобно и политически неправильно прекратить доступ в мавзолей. Это прекрасная почва для слухов и враждебных домыслов…