Смотрю на Божий мир я исподлобья… - [8]

Шрифт
Интервал

* * *
Я много думал, подытожа,
что понял, чувствуя и видя;
о жизни если думать лёжа,
она светлей, чем если сидя.
* * *
Нас уже не манит неизвестность,
а что близко, мы переиначили:
всю свою болотистую местность
горными вершинами назначили.
* * *
Свой обывательский покой
оберегая много лет,
я эту жизнь люблю такой —
с домашним запахом котлет.
* * *
Укрытый от азартной суеты
исконно стариковским недоверием,
я нюхаю весенние цветы
с осенним на лице высокомерием.
* * *
Легко могу принять и допустить:
божественно Всевидящее Око,
мой ум готов немногое вместить,
но внятное мне – дьявольски жестоко.
* * *
Вчера шепнуло мне сердчишко,
заставив лечь и слух напрячь:
уже ты, милый, не мальчишка,
прижми свой гонор или спрячь.
* * *
Я бросил распускать павлиньи перья,
держусь подобно хрупкому сосуду,
по типу красоты похож теперь я
уже на антикварную посуду.
* * *
С годами наши дарования
ничуть не склонны к убыванию,
легко от самооплевания
склоняя к самолюбованию.
* * *
А жалко мне меня с моим умишком,
до многого я им не дотянусь,
поэтому и трогает не слишком
божественных решений блеск и гнусь.
* * *
Пишу не чтобы насладиться,
меня томит не страсть, а мука,
и я спешу освободиться
от распирающего звука.
* * *
А вечером, уже под освежение,
течёт воспоминательный ручей,
и каждое былое поражение
становится достойнейшей ничьей.
* * *
Банально, заурядно и обыденно —
отныне это явь и это есть —
подкравшаяся тихо и невидимо
нас чёрная прихватывает весть.

Часть вторая

Не видя прелести в фасаде,
меня судьба словила сзади.
* * *
Пройдя через опасности и гнусь,
пока тянулись годы заключения,—
ужели я сломаюсь и загнусь
от горестных превратностей лечения?
* * *
Едва я только вышел на опушку,
ища семье для ужина грибы,
судьба меня захлопнула в ловушку,
чтоб реже я шутил насчёт судьбы.
* * *
Годы плавно довели
до больничной койки,
без меня друзья мои
ходят на попойки.
Жарят мясо на огне,
старость нашу хают,
вспоминая обо мне,
горестно вздыхают.
Я, однако, поднимусь
и походкой гордой
я в застолье к ним вернусь
с той же светлой мордой.
* * *
Ещё одно, замеченное мной
у хвори, где сюжет недуга сложен:
от жизни я невидимой стеной
всё время ощутимо отгорожен.
* * *
После этой дурной переделки
безмятежно займусь я старением,
и часов равнодушные стрелки
мне ещё подмигнут с одобрением.
* * *
Я стойко бои оборонные
веду с наступлением сзади,
и дроги мои похоронные —
лишь доски пока что на складе.
* * *
Когда и сам себе я в тягость,
и тёмен мир, как дно колодца,
то мне живительная благость
из ниоткуда часто льётся.
* * *
Защита, поддержка, опека,
участливой помощи мелочь —
любезны душе человека,
но дарят ей вялую немочь.
* * *
Творится явный перебор
при сборе данных к операции:
такой мне вставили прибор,
что вспомнил я о дефлорации.
* * *
Засосанный болезнью, как болотом,
но выплыть не лишённый всё же шанса,
телесно я сравнялся с Дон Кихотом,
но умственно – я прежний Санчо Панса.
* * *
Свой лук Амур печально опустил,
застыв, как тихий ангел над могилой;
напрасно ты, приятель, загрустил,
ещё мы поохотимся, мой милый.
* * *
Жизненной силы бурление
вкупе с душою шальной —
лучшее в мире явление
из наблюдавшихся мной.
* * *
Забавен в нас, однако, дух публичный:
примерно через два десятка дней
болезнь – уже не факт интимно личный,
и хочется рассказывать о ней.
* * *
Закинут в медицинское верчение,
внутри я подвергаюсь и наружно,
лечение – крутое обучение
тому, что никому из нас не нужно.
* * *
Радость воли, азарт, вожделение —
удалились в глухой монастырь,
мне осталось болезни глумление
и разрушенных планов пустырь.
* * *
Гнусная – однако не позорная —
выпала от жизни мне награда,
горько заскучает беспризорная
и осиротелая эстрада.
* * *
Стану я слегка другим отныне —
словно гонг неслышно прозвучал,
столько оплеух моей гордыне
в жизни я ещё не получал.
* * *
Придётся мириться, подружка,
с печальной моей ситуацией:
с утра электронная пушка
стреляет мне в зад радиацией.
В меня заливается химия,
которая травит и косит,
уже моя внутренность – синяя,
но рак этот цвет не выносит.
Судьбу разозлило, наверно,
моё в облаках почивание,
и послана гнусная скверна,
чтоб вытерпел я врачевание.
* * *
Сделаться бы собраннее, суше
и бронёй укрыться, словно в танке,
чтобы не улавливали уши
звуков затевающейся пьянки.
* * *
Сначала не чувствуешь путы,
внутри не пылает свеча,
становишься болен с минуты,
когда побывал у врача.
* * *
Болезнями даётся постижение
того, чем не умели дорожить,
и есть ещё в болезнях унижение,
которое полезно пережить.
* * *
Я благодаря текущей хвори
с радостью и страхом обнаружил,
что у Бога я ещё в фаворе,
ибо всё могло быть сильно хуже.
* * *
Я вынесу густую передрягу,
но, если не сдержу я это слово,—
отрадно, что над ямой, где залягу,
друзья наверняка хлебнут спиртного.
* * *
Готовлюсь духом к операции,
надеясь тихо и недужно,
что у хирурга хватит грации
лишь то отрезать, что не нужно.
* * *
Когда в халат недуга прочно влез,
а душу манит лёгкая беседа,
родится нездоровый интерес
к течению болезни у соседа.
* * *
Всё, что жизни привольно довлело —
интересы, азарт, обольщения,—
не пропало и не омертвело,
а укрылось и ждёт возвращения.
* * *
Есть виды очень разного спасения
в лихом репертуаре излечения,
и скоро я восторгу облысения
подвергнусь в результате облучения.

Еще от автора Игорь Миронович Губерман
Путеводитель по стране сионских мудрецов

Известный автор «гариков» Игорь Губерман и художник Александр Окунь уже давно работают в творческом тандеме. Теперь из-под их пера вышла совершенно необыкновенная книга – описать Израиль так, как описывают его эти авторы, прежде не удавалось, пожалуй, никому. Чем-то их труд неуловимо напоминает «Всемирную историю в изложении "Сатирикона"», только всемирность здесь сведена к конкретной точке в плане географии и конкретному народу в плане антропологии. История, аврамическне религии, экономика, легенды, байки, анекдоты, война, искусство – все перемешано здесь во взрывной микс.


Искусство стареть

Новая книга бесподобных гариков и самоироничной прозы знаменитого остроумца и мудреца Игоря Губермана!«Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их – начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И я тогда решил о старости подробно написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние...»С иронией и юмором, с неизменной «фирменной» интонацией Губерман дает советы, как жить, когда приходит она – старость. Причем советы эти хороши не только для «ровесников» автора, которым вроде бы посвящена книга, но и для молодежи.


Гарики

В сборник Игоря Губермана вошли "Гарики на каждый день", "Гарики из Атлантиды", "Камерные гарики", "Сибирский дневник", "Московский дневник", "Пожилые записки".


Книга странствий

 "…Я ведь двигался по жизни, перемещаясь не только во времени и пространстве. Странствуя по миру, я довольно много посмотрел - не менее, быть может, чем Дарвин, видавший виды. Так и родилось название. Внезапно очень захотелось написать что-нибудь вязкое, медлительное и раздумчивое, с настырной искренностью рассказать о своих мелких душевных шевелениях, вывернуть личность наизнанку и слегка ее проветрить. Ибо давно пора…".


Камерные гарики. Прогулки вокруг барака

«Гарики» – четверостишия о жизни и о людях, придуманные однажды поэтом, писателем и просто интересным человеком Игорем Губерманом. Они долго ходили по стране, передаваемые из уст в уста, почти как народное творчество, пока не превратились в книги… В эту вошли – циклы «Камерные гарики», «Московский дневник» и «Сибирский дневник».Также здесь вы найдете «Прогулки вокруг барака» – разрозненные записки о жизни в советском заключении.


Иерусалимские дневники

В эту книгу Игоря Губермана вошли его шестой и седьмой «Иерусалимские дневники» и еще немного стихов из будущей новой книги – девятого дневника.Писатель рассказывает о главных событиях недавних лет – своих концертах («у меня не шоу-бизнес, а Бернард Шоу-бизнес»), ушедших друзьях, о том, как чуть не стал богатым человеком, о любимой «тещиньке» Лидии Либединской и внезапно напавшей болезни… И ничто не может отучить писателя от шуток.


Рекомендуем почитать
Твоя Шамбала

Как найти свою Шамбалу?.. Эта книга – роман-размышление о смысле жизни и пособие для тех, кто хочет обрести внутри себя мир добра и любви. В историю швейцарского бизнесмена Штефана, приехавшего в Россию, гармонично вплетается повествование о деде Штефана, Георге, который в свое время покинул Германию и нашел новую родину на Алтае. В жизни героев романа происходят пугающие события, которые в то же время вынуждают их посмотреть на окружающий мир по-новому и переосмыслить библейскую мудрость-притчу о «тесных и широких вратах».


Отранто

«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.


МашКино

Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.


Сон Геродота

Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.


Совершенно замечательная вещь

Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.


Камень благополучия

Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.


Десятый дневник

«Вот я и дожил до восьмидесяти лет. Раньше никогда бы не подумал», – пишет Игорь Губерман. Его новая книга «Десятый дневник» – собрание забавных историй, интереснейших воспоминаний и мудрых рассуждений о природе человека, грехах и добродетелях, жизни и смерти… И, разумеется, в ней – гарики, любимые читателями, а также совсем новые. Эта книга станет помощником для каждого и в печали, и в радости.


Листая календарь летящих будней…

Что романтичнее – рассвет или закат? Ответ не так прост, когда он касается рассвета и заката жизни. На рассвете все кажется возможным, ценным и нужным. По мере приближения к закату появляются усталость, ирония и опыт, благодаря которому удерживаешься от глупостей или… повторяешь их со всей силой юности.Книга Игоря Губермана – это сборник старых и новых, написанных специально для этого тома гариков о неизбежности старости и умении ее принять. Они будут интересны не только тем, чей календарь пролистнут наполовину, но и всем тем, кто хочет выработать мудрое отношение к жизни.


Я раб у собственной свободы…

Мало кто из писателей знает реальную цену свободы так хорошо, как знает ее Игорь Губерман. Получив пять лет лагерей по сфабрикованному делу в конце семидесятых, он резко изменил свою судьбу и вышел на свободу, приобретя невольный колоссальный жизненный опыт.В этой книге читатель найдет подборку циклов четвертостиший (гариков) разных лет, объединенных темой свободы и ответственности за нее. Полные неподцензурной иронии, они и сегодня читаются как манифест искреннего и познавшего жизнь, но не разочаровавшегося в ней человека.


Дар легкомыслия печальный…

Обновленное переиздание блестящих, искрометных «Иерусалимских дневников» Игоря Губермана дополнено новыми гариками, написанными специально для этой книги. Иудейская жилка видна Губерману даже в древних римлянах, а уж про русских и говорить не приходится: катаясь на российской карусели,/ наевшись русской мудрости плодов,/ евреи столь изрядно обрусели,/ что всюду видят происки жидов.