Смотрю на Божий мир я исподлобья… - [7]

Шрифт
Интервал

История капризна и причудлива,
симпатии меняет прихотливо,
играющий без риска и занудливо —
не друг и не любовник музе Клио.
* * *
Со времён чечевичной похлёбки
каждый стал боязлив и опаслив,
но росло и искусство наёбки:
тот, кого наебли, нынче счастлив.
* * *
Хотя война у нас – локальная,
но так еврей за всё в ответе,
что извергается фекальная
волна эмоций по планете.
* * *
Мне близкий друг принёс вино,
чтоб тонкий вкус во мне копился,
меня растрогало оно,
и грубым виски я напился.
* * *
Муза тихо бесится, ища,
чем и как поэта взволновать,
а его, гулящего хлыща,
девка затащила на кровать.
* * *
Кто своей персоной увлечён,
с пылкостью лелея дарование,
рано или поздно обречён
на тоску и разочарование.
* * *
Когда был молод и здоров,
когда гулял с людьми лихими,
я наломал немало дров —
зато теперь топлю я ими.
* * *
Домашним покоем доволен,
лежу то с журналом, то без,
и с ужасом думаю: болен
во мне проживающий бес.
* * *
С работой не слишком я дружен,
таскать не люблю я вериги,
но это наркотик не хуже,
чем выпивка, бабы и книги.
* * *
Браня семейной жизни канитель,
поведал мне философ за напитком:
супружеская мягкая постель —
мечта, осуществлённая с избытком.
* * *
Характер наших жизненных потерь
похож у всех ровесников вокруг,
утраты наши – крупные теперь:
обычно это близкий старый друг.
* * *
Совсем не зная, что частушки —
весьма опасная потеха,
я их читал одной толстушке,
толстушка лопнула от смеха.
* * *
Хотя предчувствие дано
и для счастливых потрясений,
в нас ограничено оно
шуршаньем тёмных опасений.
* * *
Реальность соткана из истин
такой банальности,
что дух, который не корыстен,—
изгой реальности.
* * *
А пока тебе хворь не грозит,
возле денег зазря не торчи,
нынче девки берут за визит
ровно столько же, сколько врачи.
* * *
Натолкнувшись на рифму тугую,
подбираю к ней мысли я строго —
то одну отберу, то другую,
и от этого думаю много.
* * *
Любви жестокие флюиды
разят без жалости и скидок,
весною даже инвалиды
себе находят инвалидок.
* * *
На небо в полной неизвестности
подобно всем я попаду,
сориентируюсь на местности
и вмиг пойму, что я в аду.
* * *
Иллюзия, мираж и наваждение —
такое оптимизму подаяние,
такое для надежды услаждение,
что больно, когда гаснет обаяние.
* * *
Ручьи весенние журчат,
что даль беременна грозой,
на подрастающих внучат
старушки смотрят со слезой.
* * *
Самые великие открытия,
истину даруя напрямик,
делались по прихоти наития,
разум подменявшего на миг.
* * *
Есть люди, чьи натуры певчие —
пушинки духа в жизни мчащейся,
со всем, что есть, расстаться легче им,
чем с этой музыкой сочащейся.
* * *
Поблажек у стихии не просил
в местах, её безумием простроченных,
однако же всегда по мере сил
наёбывал её уполномоченных.
* * *
С возрастом сильней у нас терпение,
выдержан и сдержан аксакал;
просто это выдохлось кипение
и душевный снизился накал.
* * *
У секса очень дальняя граница,
но дух у старика – слабей, чем тело,
и тянет нас от секса уклониться,
поскольку уже просто надоело.
* * *
Стали нам застолья не с руки:
сердце, нету сил, отёки ног,
и звонят друг другу старики,
что ещё увидимся, даст Бог.
* * *
Подземные гулы и громы
слышнее душе на закате,
Харон уже строит паромы,
ему его лодки – не хватит.
* * *
Все текущие беды и сложности
сотворяются, эка досада,
из-за полной для нас невозможности
вынуть шило и пламя из зада.
* * *
Мы в юности шустрили, свиристя,
дурили безоглядно и отпето,
и лишь десятилетия спустя
мы поняли, как мудро было это.
* * *
Сегодня почему-то без конца
я думаю о жизни в райских кущах:
как жутко одиночество Творца
среди безликих ангелов поющих!
* * *
Есть нечто умилительно-сердечное,
и просится душа из тела вон,
когда во мне разумное и вечное
пытается посеять мудозвон.
* * *
Всех печатных новинок ты в курсе,
и печалит меня лишь одно:
у кого закавыка во вкусе —
безошибочно любит гавно.
* * *
Читал во сне обрывки текста
и всей душой торжествовал;
и сон исчез; болело место,
о коем текст повествовал.
* * *
Люди, до глубоких тайн охочие,
знают, как устроена игра:
или будет Божье полномочие,
или не нароешь ни хера.
* * *
Иная жизнь вокруг течёт,
иной размах, иная норма,
нам воздаваемый почёт —
прощанья вежливая форма.
* * *
Не разбираюсь я во многом,
достойном острого внимания,
поскольку в разуме убогом
нет сил уже для понимания.
* * *
К судьбе моё доверие не слепо,
и я не фаталист в подвижной клетке,
живой душе надеяться нелепо
на милости бесчувственной рулетки.
* * *
Еврейский Бог весьма ревнив
и для Него – любой греховен:
ведь даже верность сохранив,
ты в тайном помысле виновен.
* * *
Я все утраты трезво взвесил,
прикинул риск от А до Я,
и стал от дивной мысли весел:
теперь законна лень моя.
* * *
К России я по-прежнему привязан,
хоть ездить без охоты стал туда,
теперь я ей чувствительно обязан
за чувство непрестанного стыда.
* * *
Истории бурлящая вода
сметает все преграды и плотины,
а думать, что течёт она туда,
где лучше, – перестали и кретины.
* * *
В игре по типу биржевой
судьба не знает махинаций,
и я вполне ещё живой,
но мой пакет уже без акций.
* * *
Духом ощутимо, видно взглядом,
как непринуждённо и интимно
быт и бытиё здесь ходят рядом
и перекликаются взаимно.
* * *
Накопленные в доме сбережения,
привезённые мной из-за границы,
высокого достойны уважения,
поскольку разлетаются, как птицы.

Еще от автора Игорь Миронович Губерман
Искусство стареть

Новая книга бесподобных гариков и самоироничной прозы знаменитого остроумца и мудреца Игоря Губермана!«Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их – начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И я тогда решил о старости подробно написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние...»С иронией и юмором, с неизменной «фирменной» интонацией Губерман дает советы, как жить, когда приходит она – старость. Причем советы эти хороши не только для «ровесников» автора, которым вроде бы посвящена книга, но и для молодежи.


Путеводитель по стране сионских мудрецов

Известный автор «гариков» Игорь Губерман и художник Александр Окунь уже давно работают в творческом тандеме. Теперь из-под их пера вышла совершенно необыкновенная книга – описать Израиль так, как описывают его эти авторы, прежде не удавалось, пожалуй, никому. Чем-то их труд неуловимо напоминает «Всемирную историю в изложении "Сатирикона"», только всемирность здесь сведена к конкретной точке в плане географии и конкретному народу в плане антропологии. История, аврамическне религии, экономика, легенды, байки, анекдоты, война, искусство – все перемешано здесь во взрывной микс.


Камерные гарики. Прогулки вокруг барака

«Гарики» – четверостишия о жизни и о людях, придуманные однажды поэтом, писателем и просто интересным человеком Игорем Губерманом. Они долго ходили по стране, передаваемые из уст в уста, почти как народное творчество, пока не превратились в книги… В эту вошли – циклы «Камерные гарики», «Московский дневник» и «Сибирский дневник».Также здесь вы найдете «Прогулки вокруг барака» – разрозненные записки о жизни в советском заключении.


Иерусалимские дневники

В эту книгу Игоря Губермана вошли его шестой и седьмой «Иерусалимские дневники» и еще немного стихов из будущей новой книги – девятого дневника.Писатель рассказывает о главных событиях недавних лет – своих концертах («у меня не шоу-бизнес, а Бернард Шоу-бизнес»), ушедших друзьях, о том, как чуть не стал богатым человеком, о любимой «тещиньке» Лидии Либединской и внезапно напавшей болезни… И ничто не может отучить писателя от шуток.


Дар легкомыслия печальный…

Обновленное переиздание блестящих, искрометных «Иерусалимских дневников» Игоря Губермана дополнено новыми гариками, написанными специально для этой книги. Иудейская жилка видна Губерману даже в древних римлянах, а уж про русских и говорить не приходится: катаясь на российской карусели,/ наевшись русской мудрости плодов,/ евреи столь изрядно обрусели,/ что всюду видят происки жидов.


Гарики

В сборник Игоря Губермана вошли "Гарики на каждый день", "Гарики из Атлантиды", "Камерные гарики", "Сибирский дневник", "Московский дневник", "Пожилые записки".


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Я раб у собственной свободы…

Мало кто из писателей знает реальную цену свободы так хорошо, как знает ее Игорь Губерман. Получив пять лет лагерей по сфабрикованному делу в конце семидесятых, он резко изменил свою судьбу и вышел на свободу, приобретя невольный колоссальный жизненный опыт.В этой книге читатель найдет подборку циклов четвертостиший (гариков) разных лет, объединенных темой свободы и ответственности за нее. Полные неподцензурной иронии, они и сегодня читаются как манифест искреннего и познавшего жизнь, но не разочаровавшегося в ней человека.


Лавровый венок я отправил на суп…

В новое издание знаменитых гариков Игоря Губермана вошли циклы «Камерные гарики», «Гарики из Атлантиды», «Обгусевшие лебеди», а также абсолютно новые гарики, написанные Губерманом специально для этой книги! Сатира – визитная карточка Губермана – является в этих произведениях во всей красе: и в осмыслении политической ситуации в стране, и в рассуждениях о любви и семье (что далеко не всегда сопутствует друг другу). А блестящий юмор автора показывает широту и космополитичность взглядов Губермана на русских, евреев и людей любой национальности и вероисповедания.


Десятый дневник

«Вот я и дожил до восьмидесяти лет. Раньше никогда бы не подумал», – пишет Игорь Губерман. Его новая книга «Десятый дневник» – собрание забавных историй, интереснейших воспоминаний и мудрых рассуждений о природе человека, грехах и добродетелях, жизни и смерти… И, разумеется, в ней – гарики, любимые читателями, а также совсем новые. Эта книга станет помощником для каждого и в печали, и в радости.


Одиннадцатый дневник

Новый том «Иерусалимских дневников» известного поэта и прозаика Игоря Губермана – это размышления о разных возрастах человека, о природе любви, предательства, о феномене власти и религии, а также неизменно о специфической миссии еврейского народа в судьбе человечества. Губерман – один из самых читаемых авторов в современной России, а его выступления перед публикой собирают полные залы. Содержит нецензурную брань!