Смотри, как они умирают - [23]

— Да, Альфредо.

— Конечно. Но он вожак «Пурпурных латинос». А я не хочу вступать в банду. Ни в «Королевских гвардейцев», ни в «Испанских герцогов», ни в какую не хочу. Так кто же защитит меня?

— Я тебя защищаю, Альфредо.

— Вы? А что вы можете? Думаете, они боятся копов? Если я не выйду на улицу, они назовут меня трусом, они скажут, что я их испугался. И меня засмеют. И как тогда мне ходить по улице? Если я прослыву трусом, как мне показаться на улице?

— Хотеть жить не значит быть трусом, Альфредо. Каждый человек хочет жить.

— Я говорю честно, я устал, — продолжал Альфредо. — Я устал быть один. Когда ты один, тебя дразнят, к тебе пристают. Ну и что же, мне теперь надо вступить в банду? Ходить и стрелять в людей? Для чего я должен стрелять в людей?

— Не выходи сегодня из квартиры, Альфредо, — посоветовал Эрнандес. — Здесь ты будешь в безопасности. Я прослежу.

— А завтра? — спросил Альфредо. — Как насчет завтра?

— Посмотрим. Может, к завтрашнему дню все прояснится.

— Будет ли завтра лучше? — не мог успокоиться Альфредо. — Завтра я буду здесь. Я всегда буду здесь. — Он вдруг тихонько заплакал. — Всегда. Всегда здесь. Всегда.

Когда Эрнандес вышел от Гомесов, он увидел четыре полицейские машины. Они образовали кордон около бара «Ла Галлина», и Эрнандес немедленно подумал, уж не добралась ли до них полиция нравов. Улицу запрудили люди, моментально сбежавшиеся на тревожные звуки сирен. Протолкавшись через толпу, Эрнандес увидел Паркера, разговаривающего с лейтенантом Бирнсом и со Стивом Кареллой, который небрежно опирался на капот одной из полицейских машин. Первой его мыслью было: «А кто же остался в участке?» — и тут же он осознал, что здесь не видно ни одного представителя полиции нравов, а это значит, что произошло что-то серьезное. Он торопливо подошел к детективам.

— Когда начнем, лейтенант? — спросил Паркер. Глаза его блестели. Он напомнил Эрнандесу одного из сослуживцев времен войны, матроса морской пехоты. Того парня звали Рэй Валтерс. Он ненавидел японцев и все не мог дождаться, когда же до них доберется. Он тогда спрыгнул на берег первым. Глаза его так же сверкали, на губах застыла напряженная мрачная улыбка. Он улыбался даже тогда, когда японская пуля угодила ему между глаз.

— В соседнем квартале у нас есть несколько машин, — ответил Бирнс, — нужно связаться с ребятами по радио. Начнем, как только все будет готово. Это тебе не на пикнике резвиться. Он сказал, что живым нам его не взять.

— А это точно он? — спросил Паркер.

— Кто знает? Мы получили наводку по телефону. Если это действительно он, то шансов у нас нет.

Из здания, в котором находился бар «Ла Галлина», вышла женщина. Она вела за руку ревущего ребенка, в другой руке держала клетку с птицей. Синий длиннохвостый попугай как бешеный метался по клетке. Женщина остановилась на крыльце, оглянулась через плечо на окна над «Ла Галлиной». Могло показаться, что она вообразила себя на мгновение звездой театра, ступившей под свет юпитеров навстречу нетерпеливо ожидающей ее появления публике и вдруг застывшей в приступе нерешительности. Затем она вышла на середину улицы, стала лицом к толпе, взволнованно шевелящейся позади полицейских машин, и громко прокричала:

— Пепе Миранда! Да, Пепе Миранда там!

— Что, действительно? — спросил Бирнса Эрнандес.

— Похоже на то, Фрэнки.

— Кто дал наводку?

— Не знаю, — отозвался Карелла. — Он выдал информацию и тут же отключился.

— Надо узнать, что там происходит с остальными машинами, — сказал Бирнс.

Он уселся в одну из машин, выставив ноги наружу, и взял микрофон рации.

— Это лейтенант Бирнс, — сообщил он. — У нас все готово. Остальные машины на позициях?

— Ну вот, наконец-то прижмем твоего земляка, — усмехнулся Паркер. — И нам придется его пристрелить. Уж я лично прослежу за этим.

— Он мне не земляк, — возразил Эрнандес.

— Ну разумеется, нет, — согласился Паркер. — Это просто так говорится. Все, что я имею в виду, — что вы оба из Пуэрто-Рико.

— Конечно.

— Черт. Ты ведь прекрасно знаешь, мне все равно, кто откуда — из Пуэрто-Рико или из Китая.

— Конечно.

Паркер вдруг огляделся.

— Ух ты, глянь только на эту малышню, а? Они думают, Пепе Миранда бог.

— Бог он только для того, кто не знает всего, — заметил Карелла, глядя на ребятишек в толпе за машинами.

Там были дети всех возрастов, начиная от едва научившихся ходить до подростков. Некоторые пытались забраться па патрульные машины, но полицейские их тут же сгоняли. Никто из них не вел себя каким-то определенным образом, которого от них ожидали. Одни смеялись, другие просто глазели на окна первого этажа. Некоторые, казалось, вот-вот разревутся. На их лицах ясно читалось любопытство и нетерпение. Каждый из них знал, что сейчас случай из ряда вон выходящий, и, естественно, это возбуждало их. Но они многое успели повидать, эти дети, и реакция их на увиденное всегда была неоднозначной. Они видели внезапную кровь, и каждый нерв в их телах побуждал их закричать при виде человека, расстающегося с жизнью на тротуаре, но страх застревал у них в горле, превращая неродившийся крик в смех бравады. Эти дети стыдились проявлять эмоции, между которыми к тому же весьма расплывчатая граница. Страх оказывался близнецом смелости, слезы и смех были взаимозаменяемы.