Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков - [63]
Понимая, что финансовые возможности матери не безграничны и желая при этом «сохранить лицо», сын, в соответствии с требованиями этикета, выражал надежду на получение от нее как минимум очередного письменного известия: «…а если нет [денег] так одно письмецо, потому что я не привык так долго от вас не иметь никакого сведения…»[896] Беспокойство о матери в сочетании с доверием к собственным снам, выражающим архаичность дворянского менталитета, заключалось, например, в опасениях за ее благополучие: «…а я верю снам и я что то дурное видел 12 на 13е число боюсь что не случилось ли что неприятнаго у вас!»[897] Для сравнения замечу, что постоянная тревога за детей, как явствует из письма В. Шараповой, имевшей в виду Е. Н. Лихачеву, была перманентным эмоциональным состоянием матери: «…пишите Любезной и Милой Петр Васильевич к Маминьке; она Единственная увас, подлинно Мать есть souffre douleur[898] беспрестанно Сердце Ее в тревоги…»[899]
Особый интерес могут представлять околопушкинские связи Е. Н. Лихачевой. Ее дочь Анна Васильевна, урожденная Лихачева (1802–1853), была женой полковника, а позднее генерал-майора, Льва Васильевича Давыдова (1792–1848), лично знавшего А. С. Пушкина[900]. По словам Л. А. Черейского, «в середине мая 1820, проезжая через Киев, Пушкин обедал здесь с Давыдовым»[901]. Кроме того, Лев Васильевич был родным братом[902] Дениса Васильевича Давыдова (1784–1839)[903], знаменитого партизана и поэта, который писал о себе, что «кочуя и сражаясь тридцать лет с людьми, посвятившими себя исключительно военному ремеслу, он в то же время занимает не последнее место в словесности между людьми, посвятившими себя исключительно словесности»[904], и которого с А. С. Пушкиным связывало многолетнее литературное и дружеское общение[905]. Л. А. Черейский считает, что Л. В. Давыдов и А. С. Пушкин могли встречаться и у Д. В. Давыдова[906]. Анна Васильевна Давыдова, так же как ее муж и деверь, могла быть знакома с А. С. Пушкиным. Таким образом, представители ближайшего родственного окружения Е. Н. Лихачевой (в частности, зять и его брат) являлись одновременно людьми из «окружения» А. С. Пушкина.
В специальном уточнении нуждается также то обстоятельство, что в составленном П. Н. Петровым родословии дворян Давыдовых жена Льва Васильевича ошибочно названа Екатериной Васильевной Лихачевой[907]. С учетом исправления данной неточности можно принять к сведению, что супруги имели пятерых сыновей – Николая, Михаила, Василия, Сергея, Дениса – и дочь Елизавету[908], приходившихся внуками Е. Н. Лихачевой.
Религиозность Елизаветы Николаевны реализовывалась в стремлении достойно проводить церковные праздники. Причем само понятие «праздник» в понимании как столичных, так и провинциальных дворянок первой половины XIX века имело явную конфессиональную коннотацию. Так, 31 декабря 1817 года княжна Прасковья Долгорукова, обращаясь к Е. Н. Лихачевой, писала: «…позвольте вас поздравить ис праздниками, и с наступающим Новым Годом, пожелая вам всех благ возможных…»[909] Имея в виду многодневный праздник Рождества Христова, отдание которого совершалось в Русской православной церкви как раз 31 декабря, она не называла этим термином «Новый год», считающийся в настоящее время в России одним из гражданских праздников.
К сожалению, сохранилось всего одно письмо[910], написанное непосредственно Е. Н. Лихачевой, и два документа[911], подписанные ею собственноручно. Тем не менее можно утверждать, что она была женщиной грамотной, получившей образование (правда, какое именно, уточнить не удается). Древнее дворянское происхождение и вступление в брак с представителем не менее древнего рода способствовали осознанию ею своей принадлежности в целом к родовитому российскому дворянству и важности обладания атрибутами причастности к определенному дворянскому роду. Официальные документы Елизавета Лихачева скрепляла не только собственноручной подписью, но и печатью с изображением родового герба («…что иутверждаю сим моим обязательством заподписанием моей руки ис приложением фамилии герба моего печати…»[912]), что, очевидно, являлось в ее глазах своеобразным символом нерушимости данного ею обязательства, соблюдение которого как бы гарантировалось авторитетом всего дворянского рода.
История повседневной жизни вдовы Е. Н. Лихачевой позволяет конкретизировать вопрос о специфике различения понятий «провинциальные» и «столичные» дворянки. Обычно такая дифференциация основывается на критерии постоянного локального проживания дворянок преимущественно в провинции или в столице. Однако данный критерий не является универсальным. Так, Е. Н. Лихачева, которую я отношу к провинциальным дворянкам, действительно большую часть времени проживала либо в имении, расположенном на территории Кашинского уезда Тверской губернии
