Смертельный вкус Парижа - [77]

Была какая-то горькая ирония в том, что, пытаясь спасти свою жену, я ненароком поспособствовал раскрытию фальсификаций антиквариата, до которых мне не было никакого дела.

– Зачем он это хранил?

– Мишони – мастер своего дела. Он гордился тем, что создал имитации, способные соревноваться с оригиналами. За многие из них были уплачены рекордные суммы. Это была папка его тайных трофеев. Теперь вы понимаете, почему меня волнует судьба кровати из замка Лувесьен?

– Потому что это не молодая убитая женщина, а гнилые деревяшки?

Он на секунду растерялся. Все связанное со мной, Еленой, Дерюжиным и Марго, успело полностью испариться из его сознания, до отказа забитого дворцовым хламом.

– Да-да, ее смерть, конечно, крайне прискорбна, – теперь он ломал пальцы, – но это ложе – это же патримуан, это же работа самого Шарля Крессана! Я не могу допустить, чтобы в нем храпел какой-то новодельный шах! Я не позволю!

– Увы, сделка уже состоялась. Ложе пакуют, «Восточный экспресс» доставит его в Константинополь, а оттуда на специально сделанных подводах прямо в Тегеран.

Додиньи ошеломленно замер, но уже через секунду, видимо, оценив размеры катастрофы, прижал руки к сердцу и взмолился:

– Кровать совершенно не годится для властителя Персии. Людовик Пятнадцатый скончался на ней от оспы.

– Это противно, согласен, но прошло уже больше двухсот лет, – успокоил я совестливого антиквара. – И к тому же сегодня существует вакцина. Привиты и шах, и весь его гарем.

Додиньи отчаянно выгрызал заусеницу:

– Вряд ли вакцина помогает от проклятия. Поверьте, это изгаженное ложе страданий никому не может принести счастья. Каждая его перекладина, каждая завитушка, все столбики, изголовье – все было покрыто гноем из язв умиравшего. Людовик Пятнадцатый испражнялся прямо в постель, в поры дерева впиталась его отравленная кровь, его смертельное дыхание покрыло всю позолоту.

– Не очень привлекательное описание. Но давайте не будем огорчать месье Гаффари. Будем помнить, что в лучшие свои времена Людовик Возлюбленный проводил досуг в этой кровати куда приятнее – в обществе мадам де Помпадур и графини Дюбарри.

Додиньи трещал пальцами, словно кастаньетами:

– Плевал я на вашего Гаффари! Кровати уже третья сотня лет! Вы представляете, насколько она шаткая?! Практически разваливается! А у шаха большой гарем, не так ли? Ему необходимо прочное и устойчивое ложе!

– Месье Гаффари как раз радовался, что кровать на редкость хорошо сохранилась.

Хранитель французских древностей закрыл лицо ладонями, его плечи дрогнули, мне послышались всхлипы:

– Вы же обещали… обещали…

– Додиньи, вы окончательно спятили? Вы забыли, как помалкивали, когда Валюбер обвинил меня в вашем отравлении?

Он на секунду растерялся:

– Вот уж не думал, что вы так злопамятны, доктор. Я бы непременно придумал, как оправдать вас. И не забывайте, это было сделано ради благородной цели! Чтобы заставить полицию расследовать проделки этих мошенников, позорящих прошлое Франции!

– Не помню, чтобы ради этого я вызывался идти под суд. А как насчет ваших показаний против Елены?

Додиньи отодвинул от себя тарелку с горкой сырого фарша, приосанился:

– Тут я совершенно не чувствую себя виноватым. Я с самого начала знал про нее, но все-таки до последнего держал свой рот на замке и признался, только когда понял, что убийство вот-вот повесят на меня.

– В том-то и дело, что ничего вы на самом деле не знали. И держали рот на замке не потому, что жалели ее, а потому, что боялись за себя, не так ли?

Он снова принялся ломать пальцы и, конечно, опять сшиб тарелку. На сей раз я дал ей грохнуться на пол.

– Э-э-э… Это тоже. Но когда я узнал о Марго…

– Давайте не будем об этом.

– Да-да, я понимаю. Но прошу вас, учтите, я говорил лишь то, во что верил! И даже не стал ничего придумывать. Хотя страшно боялся, что если мне не поверят, то опять примутся за меня.

Его откровенность обезоруживала. Я невольно сжалился:

– Кровать не я нашел. Этот раритет приобрел месье Гаффари. Вы даже не представляете себе, насколько это настойчивый, предприимчивый и деятельный человек. Что же касается меня, то, как лейб-медик шаха, я высказался против.

– Вы были против? – с надеждой пролепетал Додиньи.

– Ну да. У шаха больная спина, я рекомендовал ему спать на жестком ложе. Даже предложил приобрести взамен походную койку Наполеона. Но сделка уже была заключена.

В отчаянии он схватился за голову:

– Как какой-то Гаффари умудрился откопать кровать, которую искали все французские антиквары?!

– Это действительно редкостная, необыкновенная удача. Месье Гаффари очень горд, хотя, между нами говоря, сам бы он никогда не справился. Ему очень помог Серро. Владельцы замка Лувесьен – его знакомые. Аутентичность раритета успели подтвердить месье Годар и месье Мийо.

Додиньи медленно поднял голову:

– Ах вот как? – Посеревшее лицо приобрело всегдашний желтушный цвет. – Это меняет всю картину. Раз так, снимаю все свои возражения. – Моментально повеселев, он заявил: – В таком случае это, несомненно, самое подходящее ложе для шаха-самозванца. И кто я такой, чтобы инспектировать мебель, уже одобренную светилами антиквариата?