Смертельный вкус Парижа - [79]

В ту ночь у реки меня затопили благодарность, восхищение и раскаяние. Но за прошедшие с тех пор две недели мои отношения с женой лишь еще больше запутались и осложнились. Тегеранская Елена – уверенная в себе, веселая, счастливая, добрая, деятельная, заботливая, дарящая силу, та, для которой я был самым близким, самым главным человеком, – ко мне не вернулась. Мутная вода ее обид не испарилась. Наоборот. Я признавал, что во многом виноват, но стоило мне приступить к объяснению своих резонов и соображений, как мы тонули в новом омуте обвинений, раздражений и непонимания. Я говорил о фактах, причинах и событиях, Елена – о чувствах и эмоциях. Оказывается, все время расследования я подсознательно обвинял ее. Был холоден, неласков и далек в самое тяжелое для нее время. Не уделял достаточно любви и внимания, когда ей было страшно и одиноко. Проявил себя ревнивцем, человеком с отсталыми понятиями и восточным деспотизмом и сторонником домостроя. А вдобавок тайком встретился с Марго вопреки ее мольбам и предупреждениям. Единственным местом, где я по-прежнему чувствовал себя человеком полезным, способным на правильные, нужные поступки, остался госпиталь. Я старался проводить как можно больше времени там, вдали от попреков. Ничего из того, на что я надеялся, не произошло. Елена оставалась обиженной, жесткой и поглощенной своим дурацким дизайнерским поприщем. Теперь газеты на все лады превозносили «прекрасную русскую персиянку», она превратилась в знаменитость. Снова потекли предложения рекламировать наряды, создавать коллекции головных уборов для модных домов. Мою жену наперебой приглашали на показы мод, благотворительные вечера и в частные дома. Я молчал, но сопровождать ее отказывался. Все это не имело ни малейшего отношения к моей жизни, к моей работе врача, к моим планам на будущее. Я не был готов превратиться в ее чичероне. Правда, когда дело дошло до блестящих перспектив манекенщицы, я все же попытался образумить ее:

– Ты же уверяла, что самое главное для тебя – твое творчество. Какое отношение к нему имеет демонстрация чужого тряпья?

– Это создаст мне имя.

– У тебя уже есть имя, мое имя. Я трепещу, когда представляю, какое имя тебе создаст работа манекеном.

Елена продолжала разглядывать себя в зеркале:

– Не знаю, что ты при этом представляешь. Mannequin mondaine – это светская женщина, продвигающая наряды известных кутюрье. Она просто везде показывается в платьях знаменитых дизайнеров.

Меньше всего я хотел, чтобы профессия моей жены заключалась в том, чтобы «везде показываться».

– Воронцова-Дашкова начинала манекеном у Коко Шанель, Мария Белевская, праправнучка Жуковского, тоже манекен. И княгиня Мария Эристова, бывшая фрейлина, и княгиня Трубецкая, и знаменитая Софья Носович тоже. Даже Натали Палей, внучка Александра Второго! Тею Бобрикову Жанна Ланвен пригласила, а «Итеб» представляет Шаховская.

– Похоже, ты хочешь стать манекеном, чтобы влиться в ряды родовой знати. Не забывай, тебе уже тридцать лет.

Она почему-то разозлилась:

– Не издевайся надо мной. У меня появилась куча возможностей, и многие из них весьма привлекательны. И тридцать еще не конец жизни.

Разумеется, не конец. Но конец нашей совместной жизни, казалось, неотвратим.

Едва мы получили известие об освобождении Дерюжина, Елена тут же заявила, что в Тегеран не вернется.

– Я написала маме, она приедет в Париж поездом через Константинополь.

Разлад между нами был очевидным, и все же я содрогнулся:

– Ты знаешь, что это значит? Я не могу остаться здесь навсегда.

Она имела право стать в Париже хоть второй Коко Шанель, но это было несовместимо с жизнью со мной, потому что моя жизнь была в Тегеране.

– Знаю. Но ничего не могу поделать. Я благодарна тебе, не подумай. Ты действительно спас мою свободу, мою репутацию, может, даже мою жизнь, но меня ты оставил.

Каким-то образом она винила меня даже в том, что Марго едва не убила нас под мостом, хотя, видит бог, последнее, чего я хотел, – чтобы Елена там появилась. Я оказался кругом виноват, а жена осталась благородна, самоотверженна и права. Я пытался объясниться, но горечь и обида в ней никуда не девались, и как при этом сохранить наш брак, я не знал. Но догадывался, в ком дело:

– Понятно. Зато я знаю, кто не оставлял, не предавал и не подводил тебя.

Она презрительно повела бровями:

– Дело вовсе не в ком-то другом, а в тебе, Саша.

Я не верил. Как может женщина уйти от мужчины, которого заслоняла от пули собственным телом? Разве что уйти к тому, кто спас ее и ее мужчину и стал героем.

– Заслоняла, потому что дурочка. Марго правильно сказала, что мужчины всегда женятся на дурочках. Я дурочка.

– Боже, Елена, для этой стервы всякий, готовый рискнуть собой ради другого, был дурак. Я для нее был дурак, потому что защищал тебя, потому что любил и люблю тебя. Мужчины женятся на женщинах, которые их любят. Поэтому никто не женился на красивой, умной и волевой Марго.

– Женщины тоже выходят замуж, чтобы их любили.

Я схватился за голову: откуда бы ни начался разговор, он непременно выруливал на обвинения.

– Я же только что сказал, что люблю тебя и хочу быть только с тобой!