Смертельный вкус Парижа - [28]

– И вы утверждаете, что не завидовали ему?

– Не деньгам. Я-то как раз из состоятельной семьи. Моему отцу принадлежит большая фармацевтическая фабрика, он был недоволен, что я не пошел по его стопам. Но я надеялся стать вторым Люпоном. Из-за этого лишился помощи отца… – Додиньи вяло поковырял остывший жульен. – Зато я добился своей цели. Я знаю, что я лучший эксперт антиквариата во Франции. Я стал так хорош, что понял, как ужасен Люпон. Я был обязан разоблачить его.

– В таком случае мне повезло, что я не успел воспользоваться любезной помощью Люпона в поставках старинной мебели шаху Персии. Вы сообщили о своих подозрениях полиции, указали на людей, которые могли бы желать его исчезновения?

Он поерзал на стуле, опять захрустел пальцами:

– Полиция не желает меня слушать. Я превратился в изгоя. Друзья Люпона сдвинули ряды и убедили следствие, что я чокнутый завистник.

Я и сам склонялся к этому мнению, но никаких других зацепок для расследования у меня пока не имелось. Я щедро вытряс в его стакан остатки мушкетерского эликсира.

– Тогда вам может быть полезен вменяемый помощник. Мне надо снять подозрение со своей жены, а вы хотели бы разоблачить шашни Люпона. Это делает нас естественными союзниками, не так ли? Сейчас самое время действовать. Внимание публики приковано к этому человеку, газеты опубликуют любое ваше откровение, а истеблишменту и полиции будет гораздо труднее отмахнуться от ваших показаний. Надо разузнать как можно больше о его махинациях. Возможно, убийца – кто-то, кого мы до сих пор не учли. Если вы поможете мне найти человека, у которого были причина и возможность застрелить Люпона, я охотно начну подозревать его.

А заодно у меня появится возможность тесно общаться с теперешним основным подозреваемым.

Подозреваемый промямлил:

– М-м-м… Допустим, пока нам по пути. Но что будет, если вы вдруг обнаружите то, что не хотели бы обнаружить? – Грустный взгляд агатовых глаз переплыл на меня. – Что вы сделаете в таком случае?

Мне стало тяжело дышать, словно на грудь навалился гигантский валун. Но вслух я твердо повторил:

– Моя жена совершенно ни при чем.

– А если гипотетически?

– Этот гипотетический случай будем рассматривать только по необходимости. А пока такой необходимости нет.

Мне показалось, что Додиньи глянул на меня с жалостью. Да что это у них всех? С какой стати все: инспектор, Марго, а теперь еще и этот псих – подозревают Елену? Только потому, что она чужестранка, не своя? Нет, я не стану искать убийцу под неверным светом темного фонаря ксенофобии.

Я подыграл ему:

– Раз Люпон продавал фальшивки, у него наверняка были сообщники и жертвы. У кого-нибудь могло возникнуть желание отомстить ему. Нам надо встретиться с самыми очевидными кандидатами в убийцы.

Додиньи долго выгрызал свое решение из заусеницы, потом помахал обслюнявленным пальцем:

– Я готов предъявить доказательства его махинаций, найти его жертв, указать на сообщников, но не могу доказать, что его убил кто-то из них.

– Не волнуйтесь. Если мы сами нащупаем хоть какую-то зацепку, мы напустим на них полицию, а дальше это уже будет не наше дело.

Почти окунув унылый нос в арманьяк, он заявил:

– При одном условии: вы остановите продажу французского антиквариата персидскому шаху.

– А как я это сделаю? Вы думаете, кто-нибудь спрашивает меня в таких делах?

– Это мое условие.

– Хм… Я сделаю, что смогу.

– Тогда попробуем. – И тут же, с невесть откуда взявшимся апломбом: – Но учтите, я взялся сотрудничать с вами не потому, что пытаюсь оправдать себя, а потому, что мне всегда было важно не физически уничтожить Пер-Лашеза, а уничтожить его репутацию. И тут его смерть ничего не меняет. Наоборот, мне очень жаль, что он уже никогда не узнает, что будет опозорен.

Я подвинул ему салфетку и карандаш:

– Отлично. Составьте список подозреваемых.

Он начал писать левой рукой, склонив яйцеобразную шишковатую голову. Я сразу узнал кудреватый летящий почерк. На втором имени Додиньи остановился, поднял на меня грустный взгляд:

– Я уже понял, что вы видели мою записку. Я только не знаю, каким образом. Вряд ли сам Пер-Лашез вам ее показал.

Я промолчал. Глупо было с моей стороны цитировать его писульку и тем самым обнаруживать знание, в источнике которого я не мог признаться. По счастью, Додиньи больше заботился о том, чтобы оправдаться, а не уличить.

– Но я не скрываю, что я ее написал. Мне хотелось испортить ему торжество. Пер-Лашез не заслужил этого триумфа. Я обвинял его публично, это знает весь город. Но подумайте сами: если бы я намеревался убить его, стал бы я посылать ему такие записки?

Стал бы? Если бы убийцы не делали ошибок, преступления не оставляли бы следов. Может, и стал бы. Додиньи – неуравновешенный, эксцентричный невротик, но вовсе не простак. С него сталось бы послать записку с угрозой, чтобы потом утверждать, что сама угроза доказывает отсутствие серьезного намерения. И правый лацкан смокинга сподручнее всего было оборвать противнику-левше.

Дома Елена в темно-синем домашнем платье сидела на диване и расшивала очередную шляпку. На граммофоне манерный голос выводил: «Мадам, уже падают листья…» Она даже не привстала мне навстречу. Это после того, как ради нее я вытерпел Марго Креспен и Марселя Додиньи! Не отрывая взгляда от иглы с бусиной, она спросила: